пострадал Носов, скорее всего, по совершенно иной причине.
Филиппов во время рассказа все пытался вставить какие-то замечания, Казаков молчал, Воронин смотрел чуть в сторону, а бригадир Корякин рассеял взор в пространстве, смакуя остатки водки, словно коллекционный коньяк пятидесятилетней выдержки.
Закончил я резко и однозначно:
— Мне кажется, Алексей все сочинил! Бригада Зуева вообще не причем, Леха просто начитался книг про шпионов и напридумывал себе всякое. Я попробую попасть к нему в палату до начала смены, надеюсь, пустят… если он… — я вновь чуть судорожно выдохнул и продолжил, — когда он очнется, то сразу расскажет, что произошло на самом деле! До той же поры предлагаю ничего не предпринимать…
Мужики переглянулись между собой. Собственно, кто мы с Лешей для них — да практически никто. Приписаны к бригаде чуть больше месяца, ничем особым себя не проявили, обычные пацаны, коим несть числа. Уйдем мы, пришлют иных подсобных рабочих.
— Сейчас бы бутылочку «Жигулевского», — протянул задумчиво Воронин, — да холодненького, со льда. Залить в глотку.
— Да сальца соленого на ржаном хлебе, — поддержал Филиппов. — Вприкуску с чесноком!
— Бутыль самогона! — хмыкнул Казаков. — И огурец из бочки! И хорошую девку!
Я недоуменно оглядел собравшихся в комнате мужчин. О чем они говорят? О выпивке и закуске, в то время как Леша лежит при смерти в больнице! Это они всерьез? Я начал внутренне закипать, и почти до крови прикусил нижнюю губу, боясь сорваться и наговорить лишнего.
— Дима, — повернулся ко мне Петр Михайлович, — не волнуйся, они так шутят, когда решаются на что-то серьезное. Не время и не место. Согласен. Но это необходимо. Мы тебя услышали и поняли. Сделали выводы.
— И что за выводы? — не выдержал я. Эмоции перехлестывали через край, и мне казалось, что надо мной не просто подшучивают, а банально издеваются.
— Мы будем следить за Зуевым и его людьми. Очень пристально. Теперь это и наше дело тоже. Обещаю тебе! Слово!
— Слово… — эхом пронеслось по тесной комнате, — слово… сделаем… приглядим…
Договор был заключен. Слово уральца дорогого стоит, тем более слово челябинца. Оно нерушимо! Это всякий знает. А кто нарушит — не наш человек, пришлый… Более того, меня только что отстранили от всех возможных последствий, взяв все обязательства на себя. При этом переняв и ответственность, в случае, если что-то пойдет не так — уголовную ответственность! Я не рассказал сержанту милиции Морозову о подозрениях Леши, и этим самым скрыл информацию. Бригадир не сказал про нож. Но Корякин, как начальник, отвечает теперь за все недосказанности. С этого момента бригада Зуева и шагу не сможет ступить, чтобы об этом тут же не стало бы известно кому-то из нас. И если Леша прав, и в цеху рядом с нами окопались враги, мы быстро выведем их на чистую воду. По крайней мере, я очень на это надеялся.
Глава 11
На утро мне все же пришлось получить нагоняй от тети Зины. Я хотел было смыться из дома ни свет, ни заря, чтобы заехать в больницу к Леше, но тетка явилась раньше. Я совершенно не выспался, вымотавшись после вчерашней смены и сверхурочной работы, да плюс разговор с моими собригадниками, включая некоторое количество употребленной водки, меня подкосил. Я едва дошел домой и моментально вырубился, но пяти часов сна оказалось явно недостаточно, и я встал ошалелый, будто и не спал вовсе. Благо, мое тело уже не было таким слабым, как прежде. То ли в него влилась некая внешняя энергия вместе с переносом сознания, то ли я окреп благодаря ежедневным тренировкам, но я слегка прибавил в весе, обрастая мясом, и обзавелся, наконец, неким подобием мышц.
В общем, лишь открыв глаза и увидев тетку, я все понял. Она все же узнала про перестрелку двухнедельной давности, и сейчас стояла, глядя на меня огненным взором, словно решая про себя, казнить или казнить, но очень жестоко, возможно, с пытками!
— Тетя! — я вскочил с кровати, скрипнув пружинами панцирной сетки. — Смотрите, что мне вручили!
Я схватил со стола грамоту и начал скакать диким козлом вокруг тети Зины, потрясая бумагой и изображая танец аборигенов племени папуа Новой Гвинеи!
— Буга-буга, чанга-чанга! — эх, был бы у меня барабан, вышло бы еще веселее, но тетка и так опешила и проглотила гневные слова, которые явно собиралась на меня обрушить.
— Ну-ка замер на месте, клоун! — пророкотала, наконец, Зинаида Васильевна, чуть придя в себя от моих цирковых номеров, после чего выхватила грамоту из моих рук и внимательно ее прочла несколько раз подряд. При этом цвет ее лица сменялся с негодующе-бледного, до приятного розового.
Я не мешал ей втайне гордиться племянником, сам же между тем стремительно одевался, намереваясь через минуту слинять из дому. Но когда я уже собрался было выскользнуть из комнаты, тетка поймала меня цепкими пальцами за ухо и притянула вниз, мгновенно опустив до своего уровня.
— Значит, скрывал все это время правду от родной тетки? — тоном, не предвещающим ничего хорошего, начала она. — Молчал, словно рыба… недоговаривал… ладно, хоть в открытую не врал…
— Тетя Зина! — я скривился от боли, но вырываться даже не пытался, знал, что бесполезно. — Я просто не хотел вас волновать! Вы так много работаете, и так сильно устаете!
— Каков мерзавец! — восхитилась тетка. — Он еще меня же саму виноватой выставляет! А если бы с тобой, оболтусом, беда приключилась? Ты обо мне подумал? Что бы я тогда делала?
Зинаида Васильевна отпустила мое злосчастное ухо, села на стул и внезапно разрыдалась. Тихо, почти неслышно, в ладони. Но плечи и тело ее при этом сотрясались так сильно, что было понятно — тетя, молча пережившая за последние два года смерть сестры, войну, непосильный многодневный труд, взявшая меня на воспитание, просто не выдержала в этот момент. Опасность, которой я подвергся, прорвала воздвигнутую ей плотину молчания и терпения, и эмоции вышли, наконец, наружу нескончаемым потоком слез. Несгибаемая
