сочилась. — Меняй кувшин и кати к воротам. Сейчас всё самое интересное начнется!
И он оказался прав. Началось!
Волна арабов вкатилась в пролом ворот и остановилась в недоумении. Воинам захотелось осмотреться, ведь вместо домов и улиц они увидели стену, которая превратила вход в город в длинный, словно кишка, коридор. В конце его виднелись еще одни ворота, которые были меньше, чем первые, но оказались обиты бронзовыми листами. Разрубить их топорами, нечего было и думать. Особенно под тучами стрел и струями кипятка, который щедро полился им на головы.
Ловушка! — поняли воины. Словенский обычай делать в крепости захаб на Востоке был неизвестен, да и не так уж много крепостей взяли арабы штурмом. Скорее, это было довольно редким исключением. Большая часть городов просто присылала парламентеров и оговаривала условия сдачи. А вот такую затею, достойную Иблиса, они встретили впервые, и теперь пожинали плоды своего незнания. Огромное войско вдавило передние отряды внутрь, еще не понимая, что происходит за воротами, и это стало смертельной ошибкой. Захаб, который был длиной в сотню шагов, набился воинами туго, словно бочка с неизвестной тут селедкой. А вот в тех, кто вошел последним, полетели тучи стрел, копий и камней. Туда же выдохнул свой заряд сифонофор, и это стало приговором для сотен людей. Ворота оказались завалены телами так, что сбежать никто не смог. Да им бы и не позволили. Тот урок, что получили франки при штурме Новгорода, усвоил каждый десятник и сотник словенского войска. Ему учили, разбирая тот день по часам и минутам. А вот здесь печальный поход короля Дагоберта был никому не известен.
Сотни воинов, набившихся в каменный мешок, истреблялись методично и деловито. Редко какая стрела не находила свою цель, и очень скоро узкий коридор превратился в место, где множество людей, погибших и еще живых, сплелись в жутких объятиях. Тела еще шевелились, но это приводило лишь к тому, что туда летела еще одна стрела, или еще один дротик. Очень скоро коридор между стен, что был шириной в двадцать шагов, оказался завален множеством тел, лежавших друг на друге. В воздухе стоял удушливый запах крови и горелого мяса, отчего пробивало в пот даже видавших виды воинов. Жуткое это было зрелище. Жуткое в своей безжалостной правде. Искалеченные тела, раззявленные в бессильном крике рты и воздетые вверх руки. Ведь именно это и есть настоящая война. Именно это, а вовсе не героические битвы, где солдаты красиво умирают, прославив свое имя в веках. Кое-кого из молодых затошнило, и на стене раздались ругательства и матерные пожелания блевать в сторону от сапог старшего товарища. Молодые узрели правду: голод, лишения, гибель друзей, грязь и увечья — вот истинный удел воина.
Войско арабов уже отхлынуло от стен, получая в спину выстрелы из луков и баллист, а озадаченный Виго смотрел со стены на дело рук своих и размышлял вслух.
— Нет, ну мы все, конечно, этот прием на командирских курсах проходили, — пробурчал он, разглядывая обожженные и изувеченные в чудовищной давке тела, — но я и не думал, что это именно так будет выглядеть… Усраться можно!
И он заорал во весь голос, надсаженный до хрипоты командами.
— Бандофора Лавра ко мне! — а когда Лаврик встал перед ним, стукнув кулаком в грудь, скомандовал. — Лезь на стену и ори во весь голос. Обещай этим верблюжатникам, что хочешь, но чтобы до заката они всё это счастье закопали. Если не справишься, мы тут без всякой войны от болезней передохнем.
Лаврик справился, и мусульмане, с опаской поглядывая на стены, вытаскивали тела товарищей, пока остальные воины в лагере копали могилы. Правоверный должен быть похоронен до заката. Ведь так повелел Пророк, да благословит его Аллах и приветствует. Гул из лагеря арабов, где молились по погибшим, напоминал шум моря. Он был какой-то умиротворяющий и спокойный. В нем не было зла. Просто пожелание доброго пути тем, кто погиб за истинную веру. А еще в нем не было страха, была лишь спокойная уверенность в своих силах и сожаление о неудаче. Это чувствовал каждый, кто слышал этот гул. Он пробирал до самых костей.
Утром трибуна разбудил гонец от дежурного сотника. Виго так и заснул прямо за столом, не сняв доспеха, и с краюхой хлеба в руке. Немыслимое напряжение последних недель выплеснулось на него как-то вдруг, придавив его несколькими часами сна. Сна тяжелого, словно камень, без единого сновидения. Он словно провалился в какую-то беспросветную мглу. От той краюхи он даже откусить не успел.
— Уходят! — радостно ощерился воин, толкая в плечо заснувшее за столом начальство. — Арабы уходят, пан трибун! Совсем уходят!
Виго встал и потянулся до хруста, разгоняя кровь по одеревеневшему телу. Снять бы надоевший доспех, да некогда. Он потом его снимет, когда время будет, а пока у него дел невпроворот. Виго поднялся на стену, торопливо жуя, и всмотрелся в горизонт, где виднелись отряды мусульман на конях и верблюдах. Арабы сворачивали шатры и поили своих животных. Они грузили немудреные пожитки и уезжали прочь: род за родом, племя за племенем. В их действиях не было паники и крикливой суеты, приличествующей побежденным. Напротив, воины были деловиты и собраны. А что это значит? Это значит, что посыльный радовался рано. Арабы даже не думали возвращаться домой. Они уходили на запад, в сторону городов Дельты, оставив у себя в тылу мощную крепость. И это было против всех правил, по которым ведется война.
— Всё! Закончилась твоя служба здесь, бандофор Лавр, — сказал Виго, когда ему наскучило смотреть на шлейф пыли, что поднимался вдали чуть ли не до неба. — Иди-ка ты в порт. Там дежурный драккар на рейде ждет. Мчите к префекту Святославу, в Бильбаис. И постарайтесь успеть быстрее, чем эти парни. Чую я, что их такой малостью не проймешь. Подумаешь, полтысячи бойцов за один штурм потеряли. Они ж не боятся ни хрена. Арабы даже завидуют тем, кто уже в раю. Вот увидишь, Лавр, они еще доставят нам немало хлопот. Кровью умоемся, пока выгоним их отсюда.
Март 640 года. г. Братислава.
Ранняя весна! Дурацкое время, когда жизнь в огромной стране замирала на целые недели. Лед рек, что еще совсем недавно служил лучшей из всех возможных дорог, теперь стал сизым и напитывался дурной тяжелой влагой, грозя проломиться под конским копытом или шагом неосторожного путника. В это время князь
