по обстоятельствам.
6. Любовь. Категорически нет. У меня запросы и в том мире были повышенные. А в этом — тем более. Я в той жизни мужчину, если у него нет как минимум положения в обществе, научной степени, талантов, сурового характера и крепкой материальной базы — не рассматриваю вообще. А где тут такие самородки водятся? Вот и я не знаю. Так что нет.
7. Проблемы и вопросы. А вот этого добра у меня хватает.
Фотография с Лидой в фате и лопоухим женихом.
Тайна с дурдомом. Была там Лида или не была?
Зачем деревенская Лида вытворила такое на колхозной свадьбе сестры?
Почему меня периодически мутит и полностью пропадает аппетит? Чем Лида больна? Что не беременность — стопроцентно. Тогда что это?
Как Римма Марковна попала в Дворище? Она этот вопрос старательно избегает, но я таки все выясню.
Что находится в синих папках под номерами 34 и 36? Что там, в декабрьских протоколах? Что это за люди были?
Кто стучит на меня на работе? Кто писал анонимки? Иван Аркадьевич так на этот вопрос тогда и не ответил.
Что делать с «Манифестом» и юными придурками из гаража? Сколько таких дураков кучкуются по гаражам и кухням Советского союза в сладких грёзах жить как на Западе?
Как мне попасть в делегацию на Олимпиаду?
Что я хочу от этой жизни, кроме того, что пристроиться поуютнее, вкусно кушать, хорошо одеваться, спать на чистых простынях и ездить в отпуск на море?
А еще нужно составить список, что купить на подарки лидочкиным родным. На выходной я планировала съездить в Красный Маяк. Фотография не давала покоя…
Красный Маяк в лучах разгорающегося утра был столь же печален, как несоленый омлет сегодня на завтрак, так как будить Римму Марковну не хотелось, а где нынче стоит соль, я не нашла.
Автобус сердито чихнул на прощанье, щедро дополнив утренний туман выхлопными газами, и я осталась на безлюдной улице одна. Дорогу до дома родителей Лидочки Горшковой я знала, так что уверенно двинулась по знакомому маршруту, стараясь не вляпаться в свежие коровьи лепехи.
Возле дома с синим забором выскочила мелкая плешивая собачонка, пару раз неубедительно тявкнула, обнюхала меня и увязалась следом, дружелюбно помахивая войлочным хвостом в репейниках. Во дворах полифонически многоголосым каноном подняли гвалт петухи, далее, расхлябанным риспостом, заскрипели колодезные журавли, потом где-то взволнованно вякнуло радио, сходу нарушив всю пасторальную композицию — деревня проснулась и зажила будничной жизнью.
— Ну, наконец-то! — хмуро отметила мое появление лидочкина мама, когда я вошла во двор. — Долго же ты пропадала.
— Не могла раньше, — я с облегчением опустила тяжеленные сумки на землю.
— К родной матери и не могла она! — нахмурилась та и перелила воду из ведра в большую бочку.
— Я в институт поступила, в педагогический, к экзаменам готовиться надо было, — попыталась оправдаться я.
— Лучше бы внуков рожала, — буркнула лидочкина мать, с грохотом отставила ведро и хмуро добавила, — Молоко в крынке на веранде, хлеб знаешь где, каша на плите, сама грей.
— А где отец?
— Стадо погнал, сегодня наша очередь, — проворчала мать, переобуваясь в глубокие калоши. — Ты чего тут как пень встала?
— Я вам подарки привезла.., — начала я, указывая на раздутые сумки.
— Потом подарки-шмодарки, — сердито отмахнулась она, перевязывая старый замызганный фартук, — сейчас огород вон поливать надо, пока солнце не так шпарит. Поешь и приходи давай быстрее — полоть будем.
Я вздохнула. Если бы не странная фотография — в жизнь бы сюда не приехала. Вот разузнаю все и больше ноги моей здесь не будет…
— Да тяпку бери с красной ручкой! Отец вчера наточил, — крикнула из-за тына мать.
Я мысленно застонала.
Солнце шкварило как на Антильских островах, с той лишь разницей, что там ты загораешь добровольно, на уютном шезлонге у синего моря, а здесь жопой кверху и с орудием труда в мозолистых руках. Я злобно вонзила тяпку в заросли пырейника, заодно опять подрезав куст картошки. Твою ж мать! Воровато оглянувшись, не видит ли кто, я воткнула срубленный куст обратно и аккуратненько прилепила черноземом — до вечера как-то продержится, а там я свалю отсюда и пофиг. Таких результатов моей неосмотрительной жопорукости образовалось уже с небольшую плантацию, ну, что тут поделаешь — не ботаник я, отнюдь не ботаник!
— Лидка! — звонкий голос хлестнул сзади, и я чуть не подпрыгнула, почти застуканная на месте преступления. — Скобелева!
Я осторожно обернулась, утирая едкий пот со лба грязными руками — на меже стояла изрядно побитая жизнью то ли бабенка, то ли очень немолодая девушка, в платке, линялом халате и синих трениках с пузырями на коленях. В руках она держала цепь, на другом конце которой была однорогая коза с бородой и огромным волосатым выменем.
— Привет! — разулыбалась немолодая девушка, сверкнув металлическим зубом, и предупредительно дернула цепь, чтобы коза прекратила жрать какие-то сельскохозяйственные культуры, — тыщу лет тебя не видела. Ты как там? В городе, говорят, живешь?
Пока я соображала, кто это и что мне нужно ответить, она продолжила, скороговоркой:
— Ты слышала, Райка опять родила. И опять двойню. Пашка ее чуть не охренел, так ругался. А Зинка замуж вышла, за Кольку, с Чесноковки который. А Ванька…
Поток информации хлынул могучим массивом в мой мозг, трафик переполнился, и я успевала лишь растерянно хлопать глазами.
— Так ты идешь? — нетерпеливо вдруг повторила она, звякнув цепью.
Очевидно, из-за столь мощного перегруза мой мозг подзавис и часть информации ушло «в молоко».
— Куда? — осторожно уточнила я, пытаясь выйти из транса.
— Так я ж говорю! — разразилась новым монологом немолодая девушка, — В школу же! Встреча одноклассников у нас сегодня. Забыла, что ли? Мы же в прошлом году еще договорились, что соберемся. Так ты идешь?
Капец!
Заслуженная девушка со следами трудной судьбы на лице, оказалась Лидочкиной одноклассницей! А выглядит лет на десять старше. А то и на все пятнадцать. Женщины здесь быстро стареют.
Фух, что-то я аж расстроилась. Не хочу также.
Но сходить надо бы. Во-первых, просто любопытно, во-вторых, лучше уж в школе потусоваться, чем огород полоть и с лидочкиной матерью общаться, а, в-третьих, если
