же знаешь, что плотность дерева не позволяет существовать в нём норе, — возразил Альберт. Только вакуум, газы, в редких случаях жидкость.
— В теории да, но знаем ли мы всё, — ответил другу Сократ, продолжая с интересом озираться.
— Мы действительно ещё многого не знаем, — согласился Альберт.
— Остаётся вести себя осторожно, чтобы не наступить на бабочку, — пошутил Сократ.
— Нам не далеко, — успокоил нервы другу Альберт. Иди за мной.
Они оставили комплекты «Земля-Воздух», запомнили на браслетах координаты норы и осторожно пошли сквозь буйство зелени.
— А где же динозавры? — нарушил молчание через некоторое время Сократ.
— Здесь их нет. Я специально выбрал такое место. И поверь мне, это к лучшему.
— Никогда не видел живого динозавра.
— Если тебе это интересно, сходи в Парк юрского периода в двадцать первом или двадцать втором веке.
— Это же для детей?!
— И тем не менее, там те же самые динозавры, вернее их клоны. Только всё это безопасно.
— А что это за зубастая ворона на ветке?
— Это археоптерикс. Не волнуйся он безопасен, у него слабые мышцы на сжатие.
— А если стая нападёт?
Альберт промолчал, что-то внимательно рассматривая под ногами. Наконец он остановился около какого-тот куста.
— Вот! — торжественно провозгласил он.
Сократ завертел головой, что было не очень удобно, несмотря на то что скафандр был облегченный.
— Я ничего не вижу.
— Посмотри вперед.
— Ничего не вижу, кроме куста.
— Это не куст, а грегорианский папоротник, — возразил Альберт.
— Хорошо, пусть будет папоротник, хотя я знаю только грегорианский календарь. Что ты мне хотел показать?
— Вот именно, что ты заешь только календарь. Его и хотел показать, — в голосе Альберта чувствовалось звенящее торжество.
Сократ с недоумением переводил взгляд с Альберта на куст папоротника и обратно.
— Ты притащил меня за двести миллионов лет, чтобы показать простую траву? — недоверчиво спросил юноша.
— Да! И это не простая трава, это грегорианский папоротник. Запомни его и сфотографируй.
Сократ сфотографировал его, но про себя подумал не сошёл ли его юный друг с ума от постоянной учёбы.
— Идём назад, — сказал Альберт и зашагал прочь.
— Что, и это всё?
— Пока, да.
Они молча вошли, а вернее по очереди впрыгнули, в дыру. У Сократа было такое чувство, что над ним подшучивают. Но когда они вышли, это чувство сразу пропало.
— Альберт, это не Академия! — крикнул он, предупреждая товарища и схватился за кобуру со слипером.
— Я знаю, — спокойно отреагировал Альберт. Это публичная библиотека в Лондоне, вторая половина двадцатого века. Ночь, поэтому никого нет. Положи оружие.
— Ты сделал прыжок с пересадкой?! — с удивлением воскликнул Сократ.
— Да, так было нужно.
— Но это запрещено!
— Многое что запрещено, — ответил Альберт внимательно глядя в глаза друга.
Сократ смутился и отвёл взгляд.
— Но это очень опасно!
— За рулём Данте, помнишь?!
— Только это спасает тебя от мгновенной смерти из моих рук, — тихо проворчал Сократ.
Но Альберт его уже не слушал, он включил фонарь и ходил среди полок. Наконец молодой человек нашёл то, что искал и снял с полки большой фолиант.
— Что это? — спросил Сократ.
— Каталог древней фауны, — ответил Альберт, листая книгу на столе и подсвечивая себе фонариком. У меня в Академии такая же, тот же год издания.
— Ну и что?
— Смотри, — развернул книгу Альберт.
— Ты меня сегодня измучил загадками про растения. Я в них никогда не был силён. Что я должен увидеть?
— Грегорианский папоротник. Видишь?
— Вижу, — уже раздраженно ответил Сократ.
— Сравни со своей фотографией. Это он?
— Он, — ответил Сократ, вопросительно поднимая взгляд на друга.
— Видишь, папоротник был в юрском периоде, и он каталогизирован. Но в моём издании этого каталога, одного и того же тиража, этого папоротника нет.
— И как ты это заметил?
— Совершенно случайно, — ответил Альберт, они сидели с Сократом в его комнате, в Академии. Ты же знаешь я всегда интересовался юрским периодом. А тут в периодике двадцать первого века грегорианский папоротник. Название очень звучное, понимаешь. Я тоже знаю только календарь. Вот и удивился. Оказалось, что я ничего не пропустил. Просто ничего не знал о нём.
— Почему? — спросил Сократ замолчавшего друга.
— Потому что для меня его не было.
— Как это?
— Я сделал важнейшее открытие, — проговорил Альберт, пропустив вопрос мимо ушей.
— Какое же? — переспросил Сократ.
— Прошлое меняется, — Альберт посмотрел на Сократа, его глаза блестели.
— Послушай, — взмолился тот, — я тебя не понимаю. Я не такой умный. Мне нужно разжевать.
— Смотри, Сократ. Несмотря на то, что всё пространство время существует сразу, — начал Альберт.
— Одновременно? — перебил его Сократ.
— Нет не одновременно, разновременно. Но существует и прошлое, и будущее. Существует параллельно, если можно так выразиться. То есть как процесс, в любую точку, которого мы можем попасть. И путешествуя в обе стороны процесса, в прошлое и будущее мы почему-то думали, что изменения, после вмешательства, могут происходят только в будущем.
— Ну, да, а разве не так?
— Раздавив бабочку, ты меняешь будущее. Лягушка умрет, не съев бабочку, кто-там дальше не съев лягушку, правильно?
— Правильно.
— А, что, если не совсем правильно? Что, если внося нарушение в линию времени, существующую в общем потоке, колебания, в виде волны изменений пойдут в обе стороны.
— Не понял тебя?
— Ну подумай, если бабочка исчезла, хотя должна была быть съедена, то должны исчезнуть и все её действия до этого момента.
— Но почему?
— Потому что человека раздавившего её нет в линии, нет в потоке, это внешний фактор, который прикладывает силу с неким вектором к линиям времени и является возбудителем колебаний. А колебания идут в две стороны по линиям, а не только вперед, как мы думали. Понятно?
— Нет, — честно ответил Сократ.
— Я говорю о том, что, дав толчок тем, что ты раздавил бабочку, ты дал толчок изменений в обе стороны. Временная линия будет стремиться устранить парадокс исчезновения бабочки и снова войти в состояние покоя. То есть линия подстраивается таким образом, что бабочка никогда не существовала, организуя для этого естественные предпосылки.
Сократ сидел, молча, переваривая слова Альберта.
— То есть ты хочешь сказать, что меняя что-то в потоке мы меняем не только будущую часть линию времени, но и прошлую?
— Да! Ты понял! — воскликнул Альберт.
— Но при чём здесь папоротник? — продолжал недоумевать Сократ.
— Это же просто! Для того, чтобы попасть в удаленные точки от текущей точки на шкале времени, нужно больше энергии. У маньяков нет таких машин, у них нет в наличии энергии искусственной звезды. И несмотря на то, что все их писатели фантасты мечтали об охоте на тираннозавров, маньякам не доступен юрский
