звука оркестра.
— Что за сюрприз?
— Совершенно безопасный, — обнадежил Саша.
— Ну, ладно, — согласилась бабинька.
— А потом я могу сесть за рояль и что-нибудь спеть.
— «Город золотой», — сказал Александра Федоровна.
Саша прикинул, сможет ли он подобрать его на пианино. Ну, попробует.
— Можно еще «Марию», — предложил Саша.
Бабинька кивнула.
— Хорошо.
Перед котильоном дирижер бала и его помощники вынесли на шпагах разноцветные ленты и ленточки с бубенцами. Кавалеры разобрали ленты и раздали девочкам, которые надели их как перевязь через плечо. А ленточки с бубенцами юноши повязали избранницам на руки от кисти до локтя.
И начался танец, длинный, замысловатый, из многих фигур. Под звуки оркестра и звон бубенцов. Наконец, все встали в круг и пошли, взявшись за руки, слева направо. Никса оставил руку Тины, стоявшей слева от него, и повел всех за собой в центр круга, а Тина пошла вправо, ведя за собой свою часть гостей. И две цепочки танцующих начали закручиваться многослойной спиралью.
Потом, чудесным образом спираль распалась на отдельные пары и начался вальс.
Вот и последние звуки котильона. Хлопушки Саша припас заранее, накануне оставив их за шторой на подоконнике в количестве десяти штук.
Музыка затихла, Саша поднял хлопушку и дернул за веревку. Раздался оглушительный хлопок, струи конфетти взлетели к потолку и закружились над гостями.
Он окинул взглядом зал и оценил реакцию. Вроде понравилось.
Правда пара бумажек влетела в пламя свечей, вспыхнула и сгорела. Но, вроде, без последствий.
Ладно, будем знать. Значит, от огня подальше.
Взорвал еще одну хлопушку.
— Ах, вот что за сюрприз! — усмехнулся Никса.
— Бери! — сказал Саша.
И разделил с братом оставшийся боезапас.
— Только старайся, чтобы они в пламя не падали, — тихо прибавил он. — А то мы тут все спалим.
Никса быстро понял смысл изобретения, и после восьми оглушительных хлопков конфетти кружилось по всему залу, оседая на волосах и одежде. И тонким слоем покрывая пол.
Бабинька заулыбалась. А девчонки закружились по залу, ловя руками разноцветные бумажные квадратики.
И вдруг все остановилось и затихло, а все взгляды обратились к дверям.
Там стоял папа́ под руку с мама́.
— Саша, это что? — спросил папа́.
— Конфетти, — сказал Саша.
— Так это итальянское изобретение? — улыбнулась Александра Федоровна.
— Да, — кивнул Саша. — Сначала осыпали конфетами, потом заменили на бумагу.
— Очаровательно, — сказала бабинька.
Заключила Сашу в объятия, и буря миновала.
Папа́ больше не сказал Саше ни слова за весь вечер.
Вместе с мама́ он вошел в гостиную и стал исполнять обязанности государя, то есть говорить всем любезности и прощаться с гостями.
Сашу замечать перестал. Зато бабинька усадила внука за фортепьяно.
Саша исполнил «Город золотой» и «Марию» вместе с последним куплетом, который он не спел на именинах мама́:
Были поросли бед, стали заросли.
Завещание я написал. О, Мария!
Грустны мои замыслы, но грустны и твои небеса.
Бабинька, кажется, поняла не до конца из-за плохо знания русского. Мама́ посмотрела сочувственно, а папа́ проигнорировал.
Утром первого Саша получил письмо от бизнес-партнера.
Ваше Императорское Высочество, — писал Илья Андреевич. — Делаем все, как вы поручили. Уже есть спрос. Но толстые слои бумаги резать тяжело. Работники жалуются на мозоли и требуют прибавки жалованья.
Закупите дыроколы в канцелярских товарах, — поручил Саша. — По одному на работника. С ними будет быстрее. К тому же кружочки будут смотреться лучше, чем квадратики. То, что останется от бумаги, разрежем и будем продавать дешевле.
«А что такое „дырокол“?» — спросил Илья Андреевич в ответном письме.
И Саша понял, что повышения жалованья не избежать.
Изобрести дырокол не проблема, но до конца Святок его точно не сделают.
Второго января он отвлекся от горок, ярмарок и катка на чертеж нового изобретения. Послал Путилову с просьбой найти подрядчика. До Крещения не сделают, а до Масленицы сделают.
Тем временем Илья Андреевич придумал продавать конфетти стаканами. После демонстрации изобретения на детском балу в Зимнем шло очень неплохо.
Попробуйте использовать папиросную бумагу, — советовал Саша. — Она тоньше, резать ее проще, а в воздухе продержится дольше, поскольку падать будет медленно.
В общем счета росли, главное почти без Сашиного участия.
Пятьсот рублей для Нобеля Саша все равно оторвал от себя с некоторой болью. Он подозревал, что это все равно капля в море. Если на 200 тысяч рублей можно построить флот, получиться ли спасти завод на тысячу?
Вторые пятьсот внес дядя Костя.
«Константин Николаевич, — писал Саша, — я не верю, что наша несчастная тысяча удержит господ Нобелей в России. Если Людвиг Эммануилович выпрашивает тысячу на проект, значит положение у них аховое. Что ты думаешь о том, чтобы преобразовать их завод в акционерное общество? Часть активов, видимо, все равно придется продать. Но хоть не все подчистую с молотка».
«У нас минимальный капитал компании на акциях — 100 тысяч рублей, — отвечал дядя Костя. — Сейчас не соберем».
«Это законодательно закреплено? — спрашивал Саша. — Может быть снизить уставной капитал хотя бы вдвое в связи с тяжелым экономическим положением?»
«Не закреплено. Устанавливают каждый раз, в каждом случае. Устав компании подписывает император».
«Тогда флаг нам в руки! Я сейчас слегка в немилости, а ты можешь поговорить с папа́? Тогда мы сможем записаться в акционеры, и народ будет давать деньги под наши имена».
«Бунтовать надо меньше, — заметил дядя Костя. — Попробую. А если твой Нобель разорится?»
«Нобель не разорится, я же знаю. Значение Нобеля для российской промышленности примерно такое же, как Склифосовского для российской медицинской науки. Это по поводу бунтовать. С Нобелем время еще термит, поэтому не бунтую. Но времени мало. Можешь как-нибудь убедить папа́, что мы не для себя это делаем, а поддерживаем важный для России проект?»
Крещение оказалось слишком официозным и торжественным праздником.
На этот день был назначен большой дворцовый выход, то есть торжественное шествие членов императорской фамилии по залам Зимнего дворца, на этот раз в Большую дворцовую церковь.
Рождество — тихий семейный праздник, так что большого выхода не было, и Саша впервые участвовал в этом действе.
Семья и ближайшие придворные собрались в Малахитовой гостиной. Ярко-зеленые колонны, огромная малахитовая ваза в простенке между окнами, золотые своды потолка, вишневые шторы, золотые створки дверей. Пламя свечей в золотой люстре и канделябрах.
На улице еще темно, только горят газовые фонари на Дворцовом мосту, на стрелке Васильевского острова и у Петропавловской
