Потому работаем проверенным способом. Сближаемся на милю, короткий «пинг» для последнего уточнения в БИУС, если фриц и услышал, плевать, и пуск! Фриц задергался, всплывает. Попадание! Продолжает всплывать. Мы тоже — идем на перископную. Смотрим.
Так, что имеем. Фриц сел на корму и, по докладу акустика, работает электромоторами, на поверхности. Что означает: дизеля у него накрылись, а батареи хватит ненадолго. Но отпустить тебя теперь мы никак не можем: кто знает, что ты успел услышать и понять? Да и надо же наконец попрактиковаться в стрельбе старыми торпедами. Чем я хуже того англичанина, который «Бельграно» утопил без всяких изысков, прямоходной и несамонаводящейся, как в эту войну? Скорость цели визуально оцениваю в шесть, дистанция… Пожалуй, двух торпед в залпе все же хватит.
Фриц пытается огрызаться — стреляет! Снаряды его палубной пушки, восемь-восемь, нас не достанут, но перископ могут повредить. Сцуко! А ведь опустить не могу, тогда и антенну придется, а это нельзя. Ухов доложил: тот что-то радировать пытался, так что мы глушим. Ничего, сейчас тебе прилетит. Ну вот, одно попадание, но тебе хватило. Когда столб опал, на поверхности мелькает что-то, и все. Нет, в воде еще вроде кто-то барахтается, или мне показалось?
На радаре — чисто. И вообще до захода солнца остался едва час, так что авиации можно не бояться, по крайней мере в ближайшее время. Акустики бдят — надводных и подводных целей тоже не наблюдается, и на дно им не залечь, глубоко. И берег все ж не рядом, чтоб нас могли оттуда увидеть. Так что риск оправдан — всплываем.
Радар, сканирование эфира, акустики — все бдят. И расчеты с «Иглами» на палубе. Сейчас посмотрим, стоила ли игра свеч. Выловим информацию, оправдавшую всплытие и потерю времени — или нам снова не повезло? Сначала «Малютку» в расход, теперь это…
— Человек за бортом! Два человека! Три…
Максимально приближаемся, в темпе готовим шлюпку. Радар, эфир, акустика — все чисто. Можно рискнуть. Кого выловят на этот раз?
На борт поднимают двоих — как мешки. По докладу старшины Логачева, «там еще трое плавали, но уже холодные точно». Один в форменном кителе, по знакам различия, как заметил Кириллов, капитан-лейтенант. Снова командир лодки попался? У второго форма какая-то непонятная, тут даже наш «жандарм» затруднился ответить, черная, похожая на эсэсовскую.
— К Князю их, и охранять! — командую я. («Большаковцев» нет, кого озадачить?) — Петрович, распорядись, кто меньше занят.
Ну а нам наверху делать больше нечего. Пока еще кого-то черт не принес.
— Все вниз, погружение!
Ныряем под перископ. Наверх выставлены антенна и РКП. Работают компрессоры, пополняя запас воздуха высокого давления — но даже с этим мы противника надводного и подводного услышим раньше. Все ж не начало двадцать первого, когда такая наглость вблизи базы НАТО привлекла бы серьезные неприятности в мирное время и была бы однозначно гибельной в военное. Что может быть сейчас худшим вариантом? Прилетит «Дорнье» с зорким пилотским глазом в качестве единственного средства обнаружения и парой 50-килограммовых глубинок вместо самонаводящихся торпед. Вражеские субмарины, главный наш противник там, здесь вообще можно не считать угрозой, по крайней мере пока мы под водой. Ну а надводные корабли даже в нашем времени против таких, как мы, были скорее «сторожами» и «загонщиками», чем активными «охотниками». Да и нет сейчас в Норвегии немецких эсминцев. Хотя, по статистике, в эту войну, если брать все субмарины всех флотов, утопленные надводными кораблями, то наиболее отличились не эсминцы, как ни странно, а всякая мелочь: фрегаты, корветы, тральщики, эскортники, даже траулеры мобилизованные и то эсминцы опережают. Это при том что эсминцы, как правило, имели приоритет в оснащении разными новинками вроде гидролокаторов и реактивных бомбометов, да и экипажи на них были кадровые — не вчерашние рыбаки. Слышал объяснение, что если для эсминцев охота за субмаринами была лишь «одной из задач», то эскортная мелочь только этим и занималась: практика и опыт были не в пример больше. Что имеет к нам самое прямое отношение: если немецкие «зерштроеры» за всю войну вообще не могли похвастаться ни одним успехом в противолодочной войне (да и «большие миноносцы» тоже, но тут я не уверен), то на счету их мелочи только наших лодок несколько, и в их числе — видяевская Щ-422, в той истории погибшая в июне сорок третьего.
Ну да мы же им подставляться не будем. Намного раньше обнаружим. И простор, и глубина — поди поймай. И локаторов все ж на 800-тонниках не было. Ищите!
Пока же — кого мы там выловили? Где «жандарм»? В медотсеке? Ну да, из всего экипажа немецким владеют лишь он да Сидорчук. Запрашиваю по «Лиственнице»: как успехи? Отвечает Князь:
— Оба пришли в себя, годны к допросу, это плюс. Один годен ограниченно, это минус.
— Что значит ограниченно? Башкой долбанулся, крыша съехала?
— Оказался буйным, сразу полез в драку, пришлось усмирять. Перелом руки и двух ребер — впрочем, за ребра не уверен, тут могло быть и раньше, ударился, когда за борт вылетал. Ну и фэйс немного отрихтовали в воспитательных целях. Я ему укол вкатил, спит сейчас.
— А второй?
— Полностью лоялен. Наблюдая за процессом, впечатлился до упора. Сейчас «жандарм» наш с ним общается.
— Кто они, установили?
— Так точно. Один, как и думали, командир лодки. А вот второй, держись за стул, Михаил Петрович, это ихний комиссар! По приказу самого фюрера назначаются сейчас на каждый корабль для контроля над идейностью и обеспечением линии, ну, в общем, все как у нас в семнадцатом! Даже право отменять приказ командира и то у нас содрали, собаки!
Думаю, раз буйный и идейный, то это комиссар. А командир значит, как Брода. Оставляю ЦП на Петровича, иду в медотсек. Застаю там, кроме Князя и Кириллова, еще Пиночета, Сидорчука, главстаршину Логачева и двоих матросов. Немец сидит на стуле, весь вжался, будто хочет ниже ростом стать, что удается ему плохо — рослый, откормленный, харя хоть в депутаты (и здоровенный фингал на морде, вокруг левого глаза). Переодет уже в сухое, но мундир его тут же валяется, действительно странный — вроде флотский, черный, но на воротнике и рукаве руны СС, молнии скрещенные. Так значит теперь — не кригсмарине у них, а ваффенмарине СС, слышал уже…
Увидев меня, Князь вскакивает по стойке «смирно», вскидывает руку к пустой голове — приколист хренов! — и незаметно толкает локтем Сидорчука, тот, моментом врубившись, делает то же самое. Кириллов досадливо машет рукой: не мешайте, проходите, садитесь, видите, мы работаем.
И тут немец вскакивает и, выбросив руку в их приветствии, совсем как в кино, орет со всей глотки:
