– Хайль Гитлер! – воскликнули офицеры, вскочив.
– Господа, позвольте мне продолжить! – Фон Боккен говорил торжественным голосом. – В ближайшее время, в течение двух недель, из Берлина прибудет комиссия самого высокого уровня. Нам предстоит много работы! Мало того что объект должен быть полностью готов к сроку, я надеюсь, что общими усилиями мы успеем устроить места проживания для наших почетных гостей, Рудольф, будьте добры, еще рюмочку.
Работы велись с опережением графика, но профессор с неудовольствием отметил, что ему, ученому мирового уровня, необходимо следить за самыми ничтожными вещами. Вот опять сегодня ему пришлось выговаривать этим мужланам-эсэсовцам, которые, переусердствовав, забили до смерти нескольких рабов.
Единственным утешением, отрадой фон Айзенбаха в этой лесной глуши была верная Фрида. Правда, и та, подчиняясь своим инстинктам, огорчила ученого: этой ночью «милая дикарка» настолько распалилась от страсти и выпитого шампанского, что выпорола фон Айзенбаха до крови. Да так, что теперь ему было больно даже сидеть.
Известию о приезде высокой комиссии из Берлина ученый не обрадовался. Установка была еще далека от завершения, простой монтировки вышек было мало. Объяснять этим эсэсовцам, что такое интегрированная настройка геомагнитного излучателя, у фон Айзенбаха попросту не хватало терпения.
«Что ж, придется продемонстрировать им мои молнии, – холодно подумал ученый. – Надеюсь, что не произойдет несчастного случая с кем-нибудь из берлинских господ». Он улыбнулся, представив, как его молнии поджаривают штабного генерала и тот, визжа, носится от них по полю…
Его размышления были прерваны пьяными криками, доносившимися снаружи. Группа эсэсовцев предавалась бурным возлияниям, периодически, среди них вспыхивали спорадические драки, перемежавшиеся криками «Хох» и «Хайль Гитлер». Среди офицеров ограненным алмазом сияло личико его любимой музы – восхитительной Фриды. Поморщившись, фон Айзенбах задернул шторки и вернулся к столу.
Пару часов спустя выпивший, но не опьяневший Грубер брел по лагерю к офицерской казарме. Раны саднили, голова кружилась, но рассудок был ясен и холоден.
«Пустой гроб, – думал эсэсовец. – Нет, пустой гроб не для меня, штандартенфюрер прав. Плевать на все, если придется, я буду втирать очки, лгать. Все, что угодно, лишь бы выбраться из этого ада!»
В его памяти снова всплыло лицо азиата, и Иоахима передернуло. Он убил многих, кого-то с удовольствием, кого-то равнодушно, не раз глядел смерти в глаза. Но никогда еще смерть не была настолько близко от него, как сегодня. Война больше не казалась ему причудливым спортом или королевской охотой на людей. Штурмгауптфюрер элитного подразделения СС, кавалер Железного Креста Иоахим Грубер понял, что попросту боится. Мимо него черными тенями проходили рядовые эсэсовцы, под командой штурмбанфюрера Куртца они убирали тела мертвецки пьяных офицеров…
Приезд комиссии из Берлина требовал серьезной подготовки. А тут еще такие сжатые сроки. Штандартенфюрер Штуце не знал покоя ни днем ни ночью. Рабочих рук не хватало. В ближайший концентрационный лагерь для военнопленных были посланы грузовики, чтобы доставить новую порцию рабов. С ними пришлось отправить штурмгауптфюрера Грубера, и не зря – комендант лагеря наотрез отказывался предоставить рабочую силу. Отказывался до тех пор, пока взбешенный штурмгауптфюрер спецвойск СС не выстрелил ему между ног и не ткнул затем дымящимся стволом прямо в лоб…
Штуце сорвал голос от крика на своих подчиненных. Остолопы переусердствовали и забили до смерти почти половину пленных, и с оставшимися теперь приходилось носиться как с хрустальными вазами. Пришлось даже увеличить им порции кормежки. Теперь Штуце лично приходилось наблюдать за их состоянием – толстяк Куртц оказался никуда не годным помощником, не способным ни на что, кроме подхалимажа. А тут еще этот фон Айзенбах. Абсолютно штатский человек, и снаружи и внутри, вместе со своей лейтенантшей Фридой, которую штандартенфюреру прямо навязал фон Боккен.
Вот уже третьи сутки ученый ничего не делал, ожидая дополнительное оборудование, которое везли из самого Берлина на грузовиках. Запершись у себя, фон Айзенбах виделся только со своим молчаливым ассистентом и Фридой, неохотно допуская к себе штандартенфюрера Штуце. Профессор занимался не свойственным ученым людям делом – заразившись всеобщим настроением, охватившим лагерь, фон Айзенбах крепко выпивал, поражая штандартенфюрера этим, казалось, совершенно нехарактерным ему увлечением. Пил ученый культурно, только хороший коньяк, прихлебывая его неизменным баварским пивом. Спорить с ним не было никакой возможности; когда Штуце попытался настоять на трезвом образе жизни, профессор пьяно расхохотался:
– Не волнуйтесь, Руди! – Фон Айзенбах был беззаботен и весел; протянув штандартенфюреру полную рюмку коньяку, от которой тот отказался, профессор махнул рукой и выпил сам, закусив долькой лимона. – Все в полном порядке! Мои расчеты практически завершены, я жду свое оборудование. Как только эти негодяи доставят его сюда и я подключу интегрированную цепь, мы станем абсолютно всемогущи! А пока… пока что моим уделом, как и у всякого творческого человека, остаются коньяк и любовь!
Штурмгауптфюрер Иоахим Грубер в последнее время избегал начальственного внимания. С уничтожением базы большевиков нужда в его профессиональных лесных навыках, казалось, отпала, и Иоахим уединялся от руководства и сослуживцев.
Удивляясь самому себе, Грубер начал задумываться о вещах, забытых им с раннего детства. Его мать была истой католичкой, и в детстве прививала Иоахиму веру, водила на богослужения. Затем, однако, безработный отец вступил в нацистскую партию, и жизнь семьи круто поменялась. В доме сразу появились деньги, и мальчик, обнаруживший в себе склонность к спорту, был отправлен в спортивный интернат при нацистской партии. С матерью мальчик с тех пор виделся редко. Отец, ставший ярым приверженцем нацистской идеологии, не желал иметь ничего общего с христианством, которое партия отрицала. Поэтому он постарался отдалить своего старшего сына от матери, которая не желала отказываться от веры.
Иоахим не был особенно увлечен политикой, уделяя все больше времени спорту и военному делу. Он конечно вместе с остальными обязан был участвовать в партийной жизни, слушал выступления лидеров. Из спортивного интерната его забрал сам Штуце, проводивший отбор перспективной молодежи. Тут жизнь Грубера получила новое ускорение: долгие курсы специальной подготовки, офицерское училище, плавно перетекшее в захват Чехословакии, операцию в Польше, парашютный десант в Бельгию…
