– Мне кажется, что вы – черный колдун, – неожиданно для самого себя сказал Иоахим Грубер. – Скажите, вы знаетесь с нечистой силой?
– Друг мой, – рассмеялся фон Айзенбах. – Не имеет никакого значения, в какой цвет раскрашена сила! Это всего лишь инструмент для достижения наших великих целей, не более того! Впрочем, я позвал тебя не для того, чтобы читать лекции о природе силы. Мы, члены Ордена, уже давно присматриваемся к тебе. Ты достойный кандидат для вступления в наши ряды. Я не собираюсь заманивать тебя деньгами или роскошью, хотя, ты, безусловно, получишь все это. Я предлагаю тебе то, от чего ты не откажешься – ответы и знания. И великую силу!
Отойдя от лагеря на несколько километров, Отряд собрался вместе. Не говоря ни слова, от основной группы отделились две подгруппы и растворились в лесу. Ивана ткнул пальцем в грудь «Бородач» и поманил за собой.
– Пойдешь с нами, – тихо шепнул он в ухо Конкину. – Ушки на макушке держать! Мы отправимся вашим маршрутом. Попутно проверим историю – если обманул, разговор будет короткий.
– Есть! – также шепотом ответил Иван. Несмотря ни на что, у него радостно защемило сердце. Он вдруг как будто увидел перед собой милую Катю, которая, потупив глаза, теребила подол юбки своими тоненькими, покрытыми веселыми веснушками пальцами…
Они все шли и шли, не гуськом, друг за другом, а раскинувшись в широкое построение с головным и фланговыми дозорами, готовые в любой момент принять бой. Но лес был абсолютно тих, лишь ветер раскачивал деревья, да птицы и зверье жили своей обычной жизнью, не обращая внимания на странных двуногих, занятых истреблением друг друга. Вот, обливающийся потом, тяжело нагруженный, Николай, стряхивая с бровей крупные капли, увидел перед собой пару глаз-бисеринок. Белка, застыв с орешком в лапках, пристально смотрела на него.
«Божье создание», – подумал Удальцов, аккуратно обходя поваленное дерево, прыгая через заполненную водой яму, руками цепляясь за вырастающие из-под земли корни и продолжая свой тяжкий путь. «Вот бы и людям так жить! Много ли нам надо: хлеба и мира, как той белочке орешков». Он с тоской подумал о бесконечности этого леса и вселенной и внезапно вспомнил Москву. Привезенный туда не по своей воле, сирота, он не любил этот город поначалу. Кичливая и хвастливая, столица вызывала в Николае страх и отторжение, люди казались самодовольными и злыми. Затем он вспомнил усыновившую его женщину, которую полюбил всей своей израненной мальчишеской душой. Полюбил, как любил погибшую в голодных муках мать. Николай вспомнил дворовые игры в футбол залатанным, полусдутым мячом, своих первых друзей. Именно тогда он наконец почувствовал, что этот негостеприимный город принял его.
Город заканчивался. Окраины постепенно переходили в парки, дороги сужались, появлялось все больше и больше растительности. Лес был необъятен, в борьбе с человеком он всегда побеждал. Поглощал все, забирал, примирял, усыплял навсегда…
Отряд шел медленно. Тяжело нагруженные люди пробирались через бурелом не спеша, стараясь сберечь себя от травм и измождения. Шли до полудня, а потом командир наконец объявил привал.
Подполковник Ерошкин недоумевал. Согласно его умозаключениям, в лесу должна была идти тотальная охота. Судя по имеющейся информации, на ноги были подняты все силы немцев, включая полицаев и добровольческие войска Ваффен СС, сформированные из прибалтов-коллаборационистов и прикрепленные к «Оборотням» для усиления. Вся эта значительная, хорошо вооруженная и подготовленная вражья сила должна была сейчас усердно прочесывать все леса в округе. А вместо этого – полная тишина и никаких признаков охоты. Все это было крайне странно. Подполковник приказал ускориться и удвоить внимание…
Короткий десятиминутный привал днем был явно недостаточен для уставших людей, и когда командир перед самым закатом дал команду на обустройство ночлега, все, кроме часовых, повалились на траву. Место для ночевки Ерошкин выбрал хорошее – прямо у вонючего болотца, куда ни один здравомыслящий человек не пойдет гулять по доброй воле. Командир справедливо рассудил, что вонь и лесная мошка станут для них неплохой маскировкой. Люди ничем не проявляли своего недовольства – дисциплина и вера в отца-командира были в Отряде на высоте. Прикажи подполковник, и его подчиненные безропотно улеглись бы в зловонной болотной жиже.
– Командир! – тихим шепотом прервал размышления Ерошкина неслышно подошедший лейтенант Синицын. – Люди костерка просят. Чайку бы горячего да кашицы наварить…
Оглядевшись, Ерошкин кивнул и шепотом распорядился, что курить пока тоже можно, но только аккуратно. Густая растительность скроет слабый дымок от костра, ветер вроде дует на болото, так что и запах никто не почувствует. А людям необходимо было отдохнуть качественно, как следует, чтобы не прийти к месту выполнения задания живыми скелетами, которые даже гранату поднять не смогут.
Николай устал значительно меньше остальных. Очевидно, сказался опыт долгих лесных скитаний, когда он на пару с Иваном отмахал километров триста. Пересекая водные преграды, продираясь через бурелом, сражаясь с врагами. Сейчас, когда Иван ушел с группой «Бородача», который, кстати, так и не представился членам Отряда, Николай остался совсем один. Подойдя к хорошо горевшему, и от этого практически бездымному костру, он получил свою порцию горячей рассыпчатой гречневой каши и, сев поодаль, принялся уплетать ее из котелка.
– Я присоединюсь? – Рядом плюхнулся Георгий Михайлович с котелком и ложкой в руках. – Не помешаю, Николай?
– Никак нет! – привстал было Удальцов, но «Очкарик» подтолкнул его локтем.
– Да ты кушай давай! – Он крепко зажал свою ложку и только теперь, в вечерних лесных сумерках Николай разглядел, что у пожилого, уже седеющего мужчины, сидящего рядом с ним, не было двух пальцев на правой руке – указательного и среднего. Но Георгий Михайлович так ловко управлялся оставшимися тремя, что можно было диву даться.
– Говорила мне мама, ногти не грызть! – с ухмылкой сказал «Очкарик», заметив взгляд Николая. Он добродушно толкнул Удальцова в плечо. – Производственная травма! Давно не болит, не чешется, при стрельбе не мешает.
– А как вы их потеряли, товарищ… ой, Георгий Михайлович? – с любопытством спросил Коля, из матерого сталинского диверсанта моментально превратившись обратно в двадцатилетнего мальчишку. Он тщательно корочкой хлеба, который был в лесу на вес золота, обтер котелок и с интересом уставился на своего собеседника.
– История эта долгая, – Георгий Михайлович дожевал кашу, довольно вздохнул и попросил: – Колюнь, не в службу, а в дружбу, сбегай за чайком. Насухую история не пойдет…
