— Хватит! — сказал сам себе генерал, отошёл от окна и отдал приказ о прекращении обстрела.
Огонь будет перенесён на другой берег реки, а на кромку берега, перепаханную взрывами, придёт цепочка солдат, которые будут из автоматов добивать тех, кто ещё мог шевелиться. В этой войне не брали пленных.
В ту ночь они отбились. На следующую арабы попытались переправиться на другом участке реки, но с тем же результатом.
— Это — отвлекающие удары, — с уверенностью докладывал Свирский командующему фронтом. — Они пойдут в другом месте.
Командующий согласился. Спутниковая разведка также подтверждала это предположение, и он не стал перебрасывать на Одесский участок резервы, на что надеялись нападавшие.
— Ведите оборону имеющимися силами и средствами! — последовал приказ.
А в конце добавил:
— И продолжайте эвакуацию населения города и области! Не снижайте темпов!
С началом боёв количество желающих покинуть город значительно возросло. Поезда уходили переполненными. Те, у кого сохранились автомашины, и кто смог достать бензин, загружали их домашним скарбом, и изрядно просевшие машины медленно тянулись из города на север, в сторону Киева. Но не все стремились покинуть Одессу. В одной из церквей появился проповедник — отец Мирослав, который с якобы чудотворной иконой обходил границы города и внушал толпам поклонников чудовищную смесь из библии и собственных предсказаний об идущем на помощь святом воинстве, предводимом Иисусом Христом и прочие сказки. Ему верили, молились день и ночь и не собирались в эвакуацию. Никакие аргументы не действовали. Но остальных ночные бои заставили задуматься.
— Почему командующий настаивает на продолжении эвакуации? — спрашивал генерал Воронина. — Сейчас непосредственной угрозы городу нет.
Полковник пожал плечами.
— Поезда приходят регулярно. Мы получили график на следующую неделю. Их количество даже увеличится за счет составов, которые перебросят из России.
Что-то не сходилось. Оба военных знали о напряжённой обстановке с подвижным составом на железных дорогах, который давно выработал свой ресурс и только чудом не разваливался на ходу. Подача такого количества составов в Одессу вызывал вопрос: почему. Может быть, они чего-то не знали?
Но их беседу прервал звук сирены и затем взрывы в отдалении. В очередной раз одиночный самолёт прорывался на низкой высоте к городу, чтобы сбросить пару бомб. Результативность подобных рейдов была незначительной, и они, в основном, были рассчитаны на психологический эффект. На коммуникаторе появился доклад о том, что бомбы легли в районе складов на Пересыпи и не причинили особого вреда.
— А они ни разу не пытались бомбить порт, — задумчиво сказал Воронин. — И вокзал тоже, хотя эти цели более видимые, чем склады на Пересыпи. И железную дорогу не бомбят. И на порт Ильичёвск не было ни одного налёта.
Генералу тоже показался странным выбор целей.
— Знаете, когда я учился в академии, нам рассказывали, что немцы, наступая летом 41-го года, никогда не бомбили дороги, а только обочины, где войска прятались от налётов. Зачем разрушать пути, по которым им самим придётся двигаться?
Подобная ассоциация вызывала неприятное ощущение. Угнетало чувство неопределённости. Но они знали, что задавать вопросы наверх было бессмысленно. На войне каждому офицеру отмеривается та часть информации, которая соответствует его уровню. Большего ему знать не положено. Их уровень, очевидно, не соответствовал, чтобы им давали какие-то разъяснения.
На третью ночь они пошли на молдавском участке. Там опять применили тактику массированной переправы на большой протяжённости реки, оправдавшую себя на Дунае. Их сбрасывали в реку в одном месте, а они накапливались в другом.
На второй день был получен приказ перебросить туда с Одесского направления всю артиллерию. На третий — почти всю бронетехнику и большинство воинских частей. У генерала остались лишь силы самообороны, набранные из местных жителей от пятидесяти лет и старше. Все сплошные сержанты. Им платили хоть немного больше, чем рядовому составу. А эти деньги и продуктовые пайки в большинстве случаев были единственным доходом в семьях.
Пришёл попрощаться начмед. Госпиталь тоже перебрасывали в зону боёв. Там было много раненых.
— Я проинструктировал майора, который остаётся за начальника, и у него будут все лекарства, которые вам необходимы.
В Одессе в распоряжении генерала оставался лишь минимальный состав медперсонала.
— А после того, как закончатся бои, вам необходимо лечь в госпиталь.
Свирский и сам об этом знал. Но закончатся ли? Пока обстановка была напряжённой.
— Когда вы отбываете, Михаил Ильич?
— Сегодня ночью.
— Ну, что же. Когда всё закончится, ждём вас обратно.
— Знаете, вряд ли. Я ухожу в отставку. Вчистую. Уже давно полагается. Отслужил своё.
Генерал никогда не задумывался, сколько лет полковнику. Знал лишь, что тот был хирургом и в своё время помотался по Дальнему Востоку. Сейчас уже не оперировал, но был хорошим организатором.
— И что же вы будете делать?
— Будем с женой пробираться к своим. Внуки в этом году идут в армию, а мы их ещё не видели.
В Израиль действительно приходилось «пробираться» через Европу. Туда ходили караваны грузовых судов из Италии в сопровождении военных кораблей. Авиарейсы давно отменили. Не хватало топлива.
«Ему хотя бы есть к кому ехать. А куда поеду я?»
У него никого не осталось на этом свете.
— А Галина Алексеевна? — вспомнил генерал о матери Оксаны.
Они виделись совсем редко. Она всё время пропадала ни работе, и Свирский мог её понять.
— Она уезжает с госпиталем. Могла бы и не ехать, но сама захотела.
Они помолчали. Генерал видел его только на обследованиях и на совещаниях, у полковника всегда был образцовый порядок. И только сейчас Свирский понял, что они теряют толкового и дисциплинированного офицера.
Начмед начал подниматься с места. Генерал тоже встал. Нужно было что-то сказать.
— Ну, что же! Если не увидимся, то счастливого пути. С вами было легко служить.
Получилось как-то казённо.
— Взаимно.
Оба стояли, разделённые столом. Свирский подал руку. Начмед ответил на рукопожатие и развернулся, чтобы уйти.
— Михаил Ильич! Спасибо вам за всё.
Полковник кивнул головой и направился к двери.
— И берегите себя!
Всё-таки он уезжал на фронт.
Коммуникатор замигал тревожным красным глазом, и тут же раздался звук зуммера. Было воскресенье, обеденное время. На их участке было спокойно, и Свирский отдыхал дома. Становилось всё труднее и труднее держаться на ногах в течение всего дня.
