— А ты? — всё равно спросила — вот же окаянный отросток без костей…
Он пожал плечами. Спокойно, без эмоций.
— А я выродок. Что с меня возьмешь?
А, ну да, ну, конечно…
— А этот… который всех затретировал до заикания?
Ого. Больная мозоль. Голубые глаза стали жесткими, как лёд под котелком.
— Я не сказал, что мужчины — бесхребетные слизняки и добряки. Приспособленцы — да. Но вряд ли их можно упрекнуть в отсутствии смелости или твёрдой руки, жестокости или властности. Многое проявляется при определённых обстоятельствах. Поехали, скоро сама всё поймёшь.
Если честно, у меня всё тело болело. Все эти тряски на коне, лазания по лесам да валунам резко подсказали, что живот я втягивать так и не научилась и вообще неплохо было бы физкультуру у Васи-Пети прогуливать пореже. Или на кружок какой спортивный ходить. Но запоздалые сетования по этому поводу уже ничего не меняли. Я не стонала только из вредности, когда Геллан меня на Савра в очередной раз подсаживал. Мила с Иранной давно впереди трусили. А я подумала, что счастье — это не эйфория какая-то недостижимая. Счастье — конец бесконечно длинного дня.
В общем, даже разглагольствования Геллана не подготовили меня к встрече с суровой действительностью. С мужиками то есть.
Когда мы подъехали, они уже послезали со своих боевых кляч и сияли в лучах усталого солнца, что готовилось зайти за горы и удалиться на покой. Сияли в прямом и переносном смыслах.
Вот представьте себе: стоит толпа мужиков, красивенные большинство, как на подбор, словно их для модельного агентства тщательно подбирали. Ну, те, что постарше, — да, подкачали малость: опузатились, подзавяли, но всё равно хороши. Волосы у них разноцветные, как у медан, но тонами поспокойнее, не такие кричащие, черты лица — как из-под резца скульптора: носы ровные, скулы высокие, подбородки квадратные. С нюансами, конечно, но общее впечатление одно — красавцы. Плечистые, статные, даже те, что ростом не совсем удались.
И стоят, значит, эти фотомодели картинно, как на подиуме, эффектные позы корчат: ножку отставляют, подбородок выше носа задирают, улыбаются ослепительно, аж зажмуриться хочется… И не только поэтому. Ибо обвешаны они с ног до головы бриллиантами да камнями драгоценными, как бабы какие-то, вкуса не имеющие напрочь. От слова «совсем», короче.
Ходячие ювелирные лавки. Алмазные копи царя Соломона… причем каждый экземпляр — отдельное месторождение. Какое счастье, что Геллан не похож на этих самовлюблённых павлинов, а то б ходить мне с расцарапанной мордой. Теперь понятно, почему ихние бабы украшений не носят. Видать, чтоб конкуренции не составлять. И так все обязанности на себя взвалили. А если ещё украшениями обвешаются — не избежать семейных скандалов и драм.
Вот вроде ничего в них особо женственного не было. Штаны, сапоги, жилеты, рубахи, плащи, плечи широченные, но эти камни, цепи-цепочки, висюльки вогнали меня, ежели воспользоваться коронной фразой бабули, в когнитивный диссонанс.
Камни вшиты в сапоги, жилеты, плащи, камни впаяны в украшения, любовно вставлены в оправы, висят, бренчат, мерцают — и от этих переливов можно сойти с ума. Интересно, как они такой груз на себе таскают? Я не удивлюсь, если они радикулитники и меданы по вечерам греют им спины огромными утюгами.
— Дара… — Геллан сжал мою руку. Вот за что, спрашивается?!
А, ну да. Я опять думаю слишком громко, и вся эта разноцветная толпа из мужчин и женщин смотрит на меня с интересом, наклонив головы набок и прислушиваясь, чё я там в мозгах сочиняю. Меданы, конечно же, успели, пока мы добирались, насплетничать обо мне. Слегка, сжато, как краткое содержание нетленных произведений великих писателей.
— Так ты и есть небесный груз? — спросил высокий, тёмно-рыжий с кудрями до плеч.
Ну, эти хоть не делали вид, что я пустое место.
— Меня зовут Дара, — постаралась я ответить с достоинством.
— Ещё одна ведьма на нашу голову. — вздохнул тёмно-синий красавец.
— А вы что хотели? Ещё один мешок с бриллиантами? — окрысилась я, поскорее пряча руку за спину, чтобы Геллан не успел в очередной раз ладонь отдавить.
— Зубастая, говоришь? Не боишься, что зубы посчитаем? Или ещё что похуже? — тучей навис надо мной квадратный крепыш. Им бы сваи забивать. Рядом колыхнулся воздух. Ага, спокойный Геллан на месте не устоял.
— А ты попробуй, рискни здоровьем, шкаф.
И наконец-то мне удалось сделать то, о чем я мечтала весь этот сумасшедший день! Резкий выпад — я подсекла ногой здоровяка под коленкой и рванула на себя со всей дури, на какую была способна. Йессс! Туша покачнулась и рухнула на землю, позвякивая побрякушками.
Жутко мешал этот балахон — жалкое подобие платья: естественно, я запуталась и грохнулась бы вслед, но меня выручил святой Геллан, подхватил на излёте.
Повисла тишина, как мутная слеза на щеке горького пьяницы, чтобы через секунду разразиться хохотом. Ржали радостно, мужики и меданы. Хохотал даже упавший, не спешил с земельки подниматься.
— Как она тебя, а? — восхищалась толпа, прицокивала языками, прищёлкивала пальцами.
— Молодец! Наша девка! — хорошо хоть не каждый счёл своим долгом по плечу меня похлопать. Ручищи-то у них… правильные.
— Ужинать пора. Дела подождут.
И толпа начала рассасываться. Я только глазами моргала: разводились костры, быстро, умело, в воздухе запахло вкусным. Солнце садилось, валилось нехотя за горные пики.
Откуда-то пришли коровы, погоняемые какими-то зелеными страшилами. Геллан сказал, что это деревуны. Мясные коровы были похожи размерами на слонов — огромные неповоротливые туши с маленькими головами, молочные — резвые, пакостные, как меданы, с широко расставленными в разные стороны рогами и огромным выменем с восемью сосками. Доили их меданы. По-моему, эти брыкухи никого больше и не слушались…
Я что-то ела, пила вкусное-вкусное парное молоко — густое, жирное, как жидкая сметана, но сладкое, как растаявшее мороженое…
В свете костров мир вокруг казался нереальным, потусторонним. Головы медан и их мужчин — яркие мазки на вечерней палитре: перемешанные, вспыхивающие, хаотичные.
Не пойми откуда полились звуки музыки, словно кто-то перебирал струны и нажимал на клавиши где-то там, в тёмном небе — тягуче, старинно, немного монотонно. А затем мужчины запели. Как менестрели в дремучем средневековье. Не знаю, не была, не видела, но ощущение — такое. От этих одежд из кожи, с плащами да узкими штанами. От камней драгоценных, что в свете костра уже не казались такими кричащими и безвкусными…
Пели они, как ангелы: по-неземному красиво, на несколько голосов, отчего казалось, что музыка везде: в воздухе, костре, голове, сердце… Пели они о дальних странствиях, драконах и воинах, коварстве и любви. Пели о подвигах во имя правды и чести, о битвах кровавых и мужах великих… И что-то такое смутное ворочалось у меня внутри, как большой шар, в котором появлялись и исчезали образы, тянулась нить из каких-то глубин, куда я хотела, но боялась заглянуть…
