— Да, ваша честь. Так вот…
…Пока суд да дело, на улице перед зданием этого самого суда происходили события, тоже достойные внимания.
Аполлон сотоварищи всячески старались привлечь к своему митингу общественное внимание — кричали, орали, топали ногами, снимали всё происходящее на телефоны; Ася предлагала ворваться в суд и сорвать заседание, а Фортуна призывал во славу России писать на стенах здания гадости.
В конце концов внимание демонстранты привлекли, но отнюдь не СМИ и не мировой общественности, а местного участкового.
— Так, что у нас здесь происходит? Несанкционированная акция?
— Ничего санкционного, — поспешила отвести подозрения Монета, — это вообще не распродажа, а митинг.
— Ну вижу, что митинг. Разрешения от мэрии, конечно, нет?
Ответа не последовало.
— Значит, нет разрешения. Непорядок, господа.
Митингующие стояли молча, готовясь к худшему.
— Так вот, друзья — товарищи… надо бы вас в участок сопроводить, но ладно уж, сделаю по случаю праздничка исключение. А вот фамилии ваши, товарищи демонстранты, придётся записать… говорите, как кого зовут.
— Меня Фортуной кличут, — первым отозвался Фортуна.
— Попрошу без кличек, — погрозил пальцем полицейский.
Фортуна вопросительно посмотрел на Аполлона; тот глубоко вздохнул.
— Ладно, братья. Раз уж за правду боремся, так и говорить будем правду, — произнёс он и сам первый представился участковому: —
— Маргарита Потапенко, — процедила Монета.
— Аркадий Неплюев, — скрепя сердце, признался Фортуна.
— Владлен Первомаевич Мирумир, — сказал Георгий, — если не верите — могу предъявить паспорт.
— B вот что я вам, товарищи, скажу, — закончив записывать фамилии, сказал полицейский, — хотите протестовать — устройте лучше пикет. Приходите на площадь, вставайте подальше друг от друга — и стойте в гордом молчании. Мой вам совет, товарищи.
…Господин из министерства стоял перед двумя учёными — кандидатом наук Леонидом Тороватом и его ассистентом — и пытался донести до них суть пожеланий правительства.
— Господа учёные, министерство обороны выделало грант на создание отечественных процессоров… понимаете? Хороших, совершенно оригинальных отечественных процессоров…
…Леонид Тороват вошёл в свой кабинет и со щлобой бросил папку с документами на стол.
— И что нам делать? Как мы вдвоём разработаем процессор, если эти чиновники даже не могут толком объяснить, что им нужно?
— А если… — нерешительно заговорил ассистент, — помните ту работу для ФСБ?..
— Тот таинственный гаджет?
— Ну да. Что если взять его принципиальную схему и…
— Гриша, да ты гений!
…Заседание суда затянулось. Поначалу казалось, что победа в руках у обвинения; но Маламедов, дав Казакевичу выговориться, предъявил неожиданный козырь.
Он напомнил всем собравшимся, что вот уже месяц, как тот треккер, на котором Точило выложил свою книгу, заблокирован решением суда; следовательно, сайта, формально, не существует, российская юрисдикция на него не распространяется и выкладывать там можно всё что угодно.
Казакевич с этим не согласился. Решение о блокировке принято, сообщил он, но доступ к сайту ещё не закрыт, хотя и должен вскоре закрыться; Точило, несомненно, обо всех этих казусах знал, что говорит о его особенно подлом коварстве.
Свидетелей допрашивали несколько раз; Могильцов и Кипарисов подняли тему связей Юрия с подозрительным оппозиционно настроенным типом, то есть с Артуром Саламатиным; однако про захватывающую предысторию этой связи они, дорожа своей репутацией, умолчали.
Артур, Кира и Виктор, в свою очередь, настаивали на невиновности Точилы и обвиняли Укради — Пиво в корысти и предвзятости. Саламатин обвинил было Могильцова в коррупции и провозгласил его, издателя и Кипарисова одной воровской шайкой, но суд поспешил эту тему замять.
Время от времени свидетелям приходилось также давать интервью репортёрам; особенно много их вилось вокруг Артура, а один из молодчиков с «Ливня» и вовсе снимал всё на камеру, не прерываясь; похоже, руководство канала решило сделать из суда над только что нанявшимся к ним скандальным телеведущим шоу для повышения рейтингов и загребания денег.
Вся эта суета, конечно, работу суда только затрудняла; не единожды Рыжкову и Солодкову приходилось вставать со своих мест и призывать к порядку не в меру ретивых журналистов и общественных наблюдателей.
За окном уже темнело, а исход дела был всё так же неясен, как и утром. Правда, все уже порядком утомились; продолжать заседание всю ночь не было желания ни у обвинения, ни, уж тем более, у защиты.
Не было его и у О`Доэрти; потому, потерпев ещё с полчаса, он нервно постучал молотком и сказал:
— Господа! Вижу, сегодня мы вряд ли разберёмся…
— Что же вы предлагаете, ваша честь? — прищурился Казакевич.
— Назначить второе заседание.
— И когда же?
— Так, сейчас разберёмся…
Судья достал планшет и начал пролистывать графики судебных заседаний. Оба адвоката подянлись к нему на судейское место; подошли поближе и Точило с издателем.
— Да вот, через двенадцать дней вроде всё свободно… надо только уведомить всех, кого следует.
После недолгих споров вариант с повторным заседанием через двенадцать дней был принят.
Закончим же эту главу, нужную только для ровного счёта, и перенесёмся на двенадцать дней вперёд.
Снег в Москве в тот январь держался недолго и через две недели весь растаял. В царицынском парке было черно, холодно и пусто; над кронами голых лип и тополей нависали красные готические башни дворца, а здесь, рядом, светились жёлтым широкие, низкие окна церкви.
Юрий Точило стоял, переминаясь с ноги на ногу, и, поёживаясь, кутался в куртку и дышал на ладони. Вот двери церкви открылись; из золотой тёплой внутренности в вечерний мороз вышла Ася.
Она сняла чёрный кружевной платок и надела капюшон; и тут, спускаясь с крыльца, заметила Юрия.
— Бабушка Монета просила встретить, — развёл он руками.
— Всё держит меня за маленькую, — незло улыбнулась Ася, — но разве против неё попрёшь?
— Это верно…
Ася и Юрий пошли по парку к метро; впереди светящейся полосой проглядывала железная дорога, за которой виднелись коробки зданий, а за спиной неслышно качались тёмные деревья.
— Вот и прошли двенадцать дней, — тихо, то ли Асе, то ли самому себе говорил Точило, — завтра второе заседание суда. Надеюсь, последнее…
— Надеешься?
— Да. Мне так надоело всё это… даже если меня не оправдают, я буду рад, что всё закончилось.
— Я верю, что оправдают. Ведь ты, всё — таки, прав. Ты честный и…
— Правда не всегда побеждает, — Юрий и Ася шли уже под мостом, под железной дорогой; впереди и сзади торопились к станции другие запоздалые прохожие, — вернее, она не всегда побеждает по ходу действия. А вот в финале…
— Каком ещё финале?
Они вышли из тоннеля на маленькую грязную площадь; и здесь перед самым входом в вестибюль метро увидели маленькую, шумную, хорошо знакомую кучку людей.
— Бабушка! — Ася подбежала к Монете.
— Здравствуй, внученька! Ну что, писака подсудимый, ничего она не вытворяла? Нормально себя вела?
— Ну бабушка, — фыркнула Ася.
— Внученька ты моя, — Монета крепко, по — родительски обняла её, — кхам миро… мри бахталы чергони.
— Вы посмотрите — ка, сколько мы сегодня денег собрали! — к Юрию и Асе подошёл Фортуна.
Точило увидел, что за спиной у него висит гитара; у Георгия он заметил старую драную гармонь, а у Монеты — бубён.
— Вот, — объяснил Аполлон, — решили денег честным трудом подзаработать. У нас в Евратово в средствах большая нужда…
— Повыступаем в метро ещё с недельку — глядишь, и наберём, сколько требуется, — сказал Георгий.
— Да, Ася, — вспомнила Монета, — послезавтра мы с тобой — на базар, облепиховое варенье продавать…
Юрий, Ася и их друзья прошли в тёплое подземелье; и они не знали, что рядом, в том же царицынском парке, гуляют сейчас и другие их товарищи.
…Кира Кимова сидела на низкой скамейке; рядом, облокотившись на изогнутую чугунную спинку, стоял Артур.
— Пойдём, наверное, потихоньку, — встала Кира, — холодно долго сидеть.
Они небыстро пошли по аллее. Пахло холодом, сырой землёй и близким прудом; под туфлями похрустывали смёрзшиеся листья.
На небе уже проступали звёзды; холодными кристаллами блистали они во тьме, глядели из глубины космоса на уснувший старинный сад.
