Сашку представишь как сама будешь готова. Ты знаешь, насколько серьёзно она к этому относиться. А то ещё не хватало, что разбежитесь через пару месяцев — а ей расстройство на год…
— Не буду, пап.
— А ты, Саня… — он посмотрел на меня. — В общем, ты и без того всё понимаешь. Береги Миру. Не обижай. И всё у тебя будет отлично. Договорились?
— Договорились, — кивнул я.
— Голова как? Сам за руль сможешь? Только честно говори, мне есть кого напрячь если что!
Я прислушался к своим ощущениям. Да, скула ноет — но голова вроде бы даже не болит. Мысли ясные и чёткие.
— Нормально всё, — ответил я. — Смогу за руль. Точно.
— Ну ладно тогда… Мир, ты к себе поедешь?
— Да.
— Забегай на следующих выходных. Ответный визит, как сказать. Маман будет рада.
— Постараюсь, пап.
Мы спустились во двор. Дом, куда нас привезли, находился на Садовом кольце, возле «Сухаревской». «Жигулёнок» был аккуратно припаркован возле тротуара.
— Саш, ты как?.. — спросила Мирослава, когда мы сели в машину.
— Да хорошо! — Я улыбнулся. — Правда, за тебя сильно испугался.
— Ты папе понравился… если честно — я в офигении. Вообще он на моих знакомых парней всегда как цербер бросался, угрожал там разным, а тут вдруг как шёлковый. Необычно очень!
— Ну он же сам сказал: оценил, что я двоих вырубил! — Я широко улыбнулся.
— Блин, Сань! — Вздохнула она. — Ты только не обижайся, ладно? Но повёл ты себя совершенно по-идиотски. С чего ты вообще решил, что они чем-то нам угрожали? Надо было хотя бы парой слов переброситься, и всё! Ты бы остался без синяка и неприятностей завтра…
— За тебя испугался… — стушевался я. — Они же в масках были! Кто ж подумать мог, что это охрана? Да и бежали зачем?
— Ладно. Ясно всё с вами, с мужиками, — улыбнулась Мирослава, после чего потянулась ко мне, чтобы поцеловать в пострадавшую скулу.
В казарме я был в районе трёх ночи. Дневальным стоял Андрей Матросов из корейской группы. Моего синяка он не увидел: в располаге, откуда он следил за плацом, было темно. Вот и хорошо, потому что на фантазию у меня сил просто не оставалось.
Я кое-как приготовил на завтра форму, после чего упал на кровать и сразу отрубился.
Английская группа на неделе учудила. Ребята где-то достали чистый учебный журнал. А тут им как раз поменяли преподавателя по теории перевода; пришёл какой-то старлей, сам недавний выпускник Запада.
Когда новый препод знакомится с языковой группой, он обычно зачитывает фамилии по журналу, а курсанты встают и говорят: «Я!».
Собственно, так и началось занятие. Вот только фамилии в журнале были довольно необычные: «курсант Ребидатчкявичейкус, курсант Лом, курсант Чмырь, курсант Любимый» ну и так далее, в том же духе.
Препод заподозрил неладное, когда добрался уже до середины списка. Тут уже присутствующие не выдержали, дико взоржав в восемь глоток. Так, что весь курс услышал.
Наказание вышло довольно жестоким: неделю в наряды по казарме дневальными шли только представители этой языковой группы.
Я как раз должен был заступать со среды на четверг — а тут время освободилось удачно. Думал, что удастся к Мирославе сбежать пораньше, но их задержали на каком-то курсовом мероприятии. Так что я сходил в основной корпус, проведать Георгия.
Их аудитория находилась на шестом этаже, в тихом месте, куда обычные курсанты забредали крайне редко. Его одногруппники, курившие в туалете, подозрительно поглядели в мою сторону и начали перешёптываться.
Я два раза стукнул в дверь аудитории и заглянул внутрь. Ребята занимались за своими столами. Их было даже меньше, чем нас: всего четыре человека. Впрочем, кто-то мог отпроситься и не ходить на самоподготовку.
Увидев меня, Георгий улыбнулся, что-то быстро сказал своему соседу и, собрав учебники, вышел в коридор.
— Тренироваться пойдём? — спросил он.
— Ага, — кивнул я. — Если время есть.
— На такое дело всегда найдётся! — Он посмотрел на часы и добавил: — У тебя-то проблем не будет? Вроде как самоподготовка ещё не закончена.
Я отпросился в спортзал, во время самоподготовки так делать можно было вполне официально. Таким образом я пропускал обед, который мы сами для себя организовали в аудитории, но не страшно: вечером у Мирославы меня ждал настоящий ужин.
— Не, всё нормально, — ответил я. — На спорт нас отпускают.
— Ну и отлично!
Мы дошли до полосы препятствий, размялись. Потом начали отработку элементов в спарринге. Конечно, в камуфляже и берцах это было делать немного непривычно, но адаптироваться можно. Да и полезно: я ведь проводил в этой форме большую часть времени.
Время на тренировке шло быстро, и я как-то увлёкся и ещё продолжал бы, если бы Георгий не сказал:
— Сань, ну всё, наверно, на сегодня… что-то мы увлеклись малость…
— Ладно, как скажешь. Спасибо за тренировку! — ответил я.
— Тебе спасибо! Хоть человеком себя почувствовал…
— Слушай… кстати, у твоего имени есть короткий вариант? — спросил я.
Георгий улыбнулся.
— Если что можешь меня Гия звать, — ответил он и зачем-то добавил: — Так можно.
— Договорились… Гия. Ну насчёт человеком чувствовать ты загнул, наверное, — улыбнулся я. — У вас всё-таки свободный выход. И квартиру вон снимаешь. Чего так не жить-то?
Гия вздохнул и грустно посмотрел на меня.
— Да погода эта… серо, холодно, морось… не привык я. А говорят дальше ещё хуже будет.
— Ну… есть такое. Такие уж широты, что поделать. А у вас, наверно, тепло ещё?
— Тепло… солнце, воздух другой совсем… правда, совсем уж зимой тоже по-разному бывает. В прошлом году в городе тяжело было, электричество часто отключали, люди мёрзли по домам… старикам особенно тяжело… — он вздохнул. — Жалко их, на самом деле. У меня бабушка часто Советский Союз вспоминает. Ну и Россию, и ваши власти поругивает.
— Наши-то за что? — Удивился я.
— Да вот… слушай, ты не обижайся только, ладно? Сам-то я так не думаю. Понимаю, что всё сложно очень. Но вот старшее поколение… в общем, они считают, что Россия их предала и кинула.
— Вот как…
— Ну да. Наших-то в Минске не было. Получается, Союз сдали вообще мнения нашего народа не спросив. А мы
