Звонок в дверь прозвучал в ночной тишине неожиданно резко - во всяком случае, Фридриху так показалось. С неудовольствием отметив учащение собственного пульса, он нажал кнопку пульта. Разумеется, это был Эберлинг; на экране фернзеера он выглядел, как обычно, рук в карманах не держал и вообще не проявлял беспокойства. Из телефонного разговора он узнал лишь, что друг желает сообщить ему нечто важное и срочное - но для изменника и этого достаточно, чтобы насторожиться... Впрочем, он не мог не знать, что за ним наблюдают.
Фридрих взял "стечкин", еще раз проверил, снят ли предохранитель, и пошел открывать.
Надо отдать Хайнцу должное - даже в самый первый миг, увидев наставленный на него ствол, он не выказал испуга. Его брови лишь удивленно поползли вверх, а губы раздвинулись в улыбке:
- Фридрих? Что это за карна...
- Карнавал закончился, Хайнц, - жестко перебил Власов, делая от двери шаг назад. - Он заряжен, и я выстрелю при малейшем твоем неосторожном движении. Ты убил Вебера, но со мной у тебя тот же трюк не пройдет. Подними руки. Медленно.
- По-моему, ты перетрудился, - заявил Эберлинг все еще самоуверенным тоном. - Не знаю, откуда ты взял всю эту чушь, но я... хорошо, хорошо, я подниму руки, но...
- Мы теряем время, - вновь оборвал его Власов. - Я уже сказал, я знаю, что ты сделал. И единственная причина, по которой ты говоришь сейчас со мной, а не с имперскими следователями, состоит в том, что я хочу узнать - почему.
- Ладно, - согласился вдруг Хайнц. - Я все тебе расскажу. Но обещай не предпринимать никаких действий, пока не дослушаешь до конца.
- Согласен. Но не надейся усыпить мою бдительность. Мое донесение уже лежит на берехе Управления, пока что в моем личном разделе. Я еще могу его удалить. Но если по каким-либо причинам я этого не сделаю, оно будет разослано автоматически. Захват или уничтожение моего рехнера тебе не помогут.
- Я не собираюсь играть в Джеймса Бонда, - невесело усмехнулся Эберлинг. Руки он держал на уровне головы, полусогнутые пальцы были вяло расслаблены, плечи ссутулились. Во всем облике читалась не готовность к борьбе, а прорвавшаяся наконец бесконечная усталость. - Может быть, мы все же куда-нибудь присядем?
- Ладно, - кивнул Фридрих, отступая в глубь прихожей. - Иди на кухню. И помни, я не шучу насчет пистолета.
Кухню он выбрал для того, чтобы посадить Эберлинга через стол от себя, спиной к окну - классическая позиция для допроса. Табурет, конечно, не привинчен, ну да ничего. Вскочить и поднять его Хайнц все равно не успеет.
- Я могу опустить руки? - осведомился Эберлинг.
- Да. Положи их на стол перед собой и держи ровно, - сам Власов сделал почти то же самое, с той разницей, что в его руке по-прежнему был "стечкин".
Эберлинг подчинился, с усмешкой поглядел на оружие.
- Я не предатель, - сказал он, - и ты это знаешь.
- Я знаю, что ты убил имперского резидента, - мрачно ответил Власов.
- Я не хотел, - не стал отпираться Хайнц. - Я был вынужден. Ты знаешь, как это иногда бывает. Райх стоит на порядке, да. Но он стоит и на целесообразности. Иногда высшие интересы государства требуют нарушить закон, этим же государством установленный. Мы ведь не атлантисты с их догмами типа "демократия - это процедура", заставляющими их отпускать даже явных преступников, если не соблюдена какая-то дурацкая формальность...
- Вебер не был преступником, - мрачно перебил Власов. Маловероятную обратную гипотезу он уже рассматривал и отверг. Даже если предположить, что, при всем своем безупречном досье, Вебер оказался предателем, и что, по неведомым соображением, покарать его решили максимально тихо, оставив в полном неведении даже ближайших коллег - все равно исполнять такое поручение послали бы не Эберлинга. Не та специализация. - Он был патриотом Райха.
- Иногда приходится убивать и патриотов, - пожал плечами Хайнц. - В нашей истории такое уже бывало, не так ли? Сначала Хитлер убил Рёма и компанию. Потом триумвиры убили Хитлера и компанию...
- Последнее, положим, недоказано, - заметил Фридрих.
- Да брось, ты же взрослый человек, работающий в очень серьезной организации. Неужели ты веришь в эту сказочку из школьных учебников про сговор высших чинов СС и остатков штурмовиков? Я мог бы рассказать тебе кое-что интересное на эту тему, благо соприкасался с ней совсем недавно... но это сейчас неважно. А важно то, что Райх стоит на краю гибели. И я пытаюсь ее предотвратить.
- В самом деле?
- Я отлично понимаю твой скепсис. И понимаю, как мои слова звучат со стороны. Не то неумелая ложь, не то бред сумасшедшего, да? Поверь, это был бы не худший вариант. Но все-таки вспомни триумвиров. Тогда, в августе сорок первого, большинству тоже казалось, что дела обстоят превосходным образом. Мы контролировали практически всю Европу и успешно развивали наступление на Востоке - по крайней мере, внешне казалось, что оно развивается успешно. Высадка в Британии, правда, сорвалась, но все верили, что это временная заминка - вот возьмем через пару месяцев Москву, и тогда... Тогда на человека, заявившего, что Хитлер ведет страну к катастрофе, тоже посмотрели бы, как на безумца и изменника. С соответствующими последствиями. Но, к счастью, такие люди нашлись. То есть они, конечно, ничего не заявляли вслух. Они просто понимали, что хитлеровская национальная политика - это самоубийственное превращение естественных союзников во врагов, а полководческий гений фюрера - миф. Этих людей звали Роммель, Гудериан и Канарис. И они сделали то, что должны были сделать. Пожертвовали фюрером, чтобы спасти Райх...
- Погоди, к чему это ты ведешь? Уж не к покушению ли на Райхспрезидента?
- Нет, теперь дело не в этом. Конечно, Шук допустил страшную ошибку, согласившись на этот референдум. Но отыгрывать назад уже поздно. Это значило бы продемонстрировать всем наш страх и нашу слабость. Да и, в конце концов, референдум лишь обнажил проблему, которая все равно никуда бы не делась. Гнойник уже прорывался, и прорвался бы снова. А если даже и нет, тем хуже - гной продолжал бы отравлять организм изнутри...
- Давай без медицинских метафор. Что конкретно ты имеешь в виду?
- Я имею в виду, что, если все пойдет, как идет, то 12 мая мы проигрываем референдум. Я знаю, что ты скажешь - данные опросов и все такое. Но, видишь ли, всякая крупная бюрократическая машина склонна со временем принимать на веру мифы, которые сама же и порождает. Ты сам сталкивался с этим в Управлении в наиболее гротескной форме, когда деза, придуманная одним отделом, через независимый источник становилась оперативной информацией другого...
- Ты хочешь сказать, что данные опросов сфальсифицированы?
