Впрочем, Егор оказался единственным, кого хоть в малой степени беспокоила совесть. Все остальные – и бояре, и купцы, и сам архиепископ только радовались удачной идее и вкладывались в припасы и оружие для добровольцев, надеясь в скором будущем получить многократную отдачу от затеянного предприятия.
Новгород гудел, бурлил, строил планы и собирался с силами, а между тем в тот же день, когда Егор подписывал договоры с Данией и Тевтонским орденом, на княжеском подворье уже был собран первый ратный обоз, который пополз через озеро Ильмень к Русе, а затем вверх по реке Ловать, оставляя на своем пути базы с дровами и припасами. Обыденные десять верст в день – и Великих Лук изрядно полегчавший обоз достиг через двадцать дней, потом, перейдя границу Великого княжества Литовского и Русского, по зимнику двинулся дальше к Витебску. Никакого беспокойства у порубежных мытарей обоз не вызвал. Мало ли купцов что ни день из торговой республики в богатое княжество проезжает? Сбор таможенный заплатили, и ладно. А что охраны две сотни крепких суровых мужиков – так кто же в дальний путь с товаром без охраны отправляется? На дальних переходах по длинным зимним трактам случиться может всякое…
* * *
Шестнадцатое февраля в народе называется «починками». В этот день по обычаю начинают готовиться к лету, проверяя сбрую, телеги, косы, бороны, сохи и прочий инструмент. Именно в починки архиепископ собрал очередное вече, призвав весь православный люд выступить в едином порыве против гонителей христианской веры. Егор, знаменитый атаман и князь Заозерский, все это время молчаливо стоял за его спиной, наглядно показывая, кто именно будет командовать полками в дальнем походе.
Настроение народа переменчиво. Только когда вече постановило выступать народным ополчением на рассвете – вести их должны были Никифор Ратибор и боярин Александр Фоминич, – Егор облегченно перевел дух и помчался к себе на двор делать последние распоряжения. И первого, кого увидел – так это юного паренька, рядом с которым рубился против датских латников на мысу Волчий Нос.
– Откуда ты тут взялся, храбрец? – спешившись, обнял его Вожников. – Ты же должен в Ладоге раны залечивать!
– Не для того мы отчий дом покидали, княже, чтобы на печи валяться, когда вся Русь поднимается! – горячо ответил паренек. – Мы как о призыве митрополита услышали, так все разом решили обратно к полку возвращаться. Не за серебро ведь сражаемся – волю Господа исполняем, единоверцев от мук спасаем! Тут уж животы свои беречь и вовсе позором будет.
– Так ты, стало быть, не один?
– Все, кто после ран минувших отдыхал, княже, разом порешили к общей рати ехать!
Действительно, от конюшни и бани, от хором, отведенных под постой боярам и кубенскому княжичу, к ним потянулись молодые бояре, с надеждой глядя на Вожникова: возьмет или прогонит?
– А ведь я даже имен ваших не знаю… – вздохнул князь Заозерский, глядя на жизнерадостного юнца с голубыми горящими глазами и рыжим пушком на подбородке и верхней губе.
– Боярский сын Даниил, княже! – с готовностью выпалил паренек.
– А меня Вонуфием отец с матерью нарекли! – поторопился сообщить второй мальчишка, с рыжими кудрями, торчащими из-под тафьи.
– Меня – Фролом!
– Владислав я!
– Ярополк!
– Афанасий!
Егор закрутил головой, пытаясь запомнить имена. Раненых он оставлял около трех десятков, боярских детей во дворе собралось человек восемь. Видимо, кто-то был в доме или в городе, а кто-то все же остался в Ладоге долечивать раны. Однако общий настрой молодых воинов ему понравился. Молодцы. Патриоты. На таких можно положиться.
– Коли ваша совесть требует меч во имя справедливости обнажить, не мне ей перечить, – сказал Вожников. – Идите отдыхать. На рассвете выступаем!
Утром в движение пришел весь Господин Великий Новгород, но сотни князя Заозерского, как всегда, оказались самыми стремительными. Выйдя на Волхов вместе с ополченцами, бояре и ватажники из его дружины на рысях умчались вперед, только через два часа перешли на шаг, давая отдых коням, потом снова на рысь, еще час отдыха, потом снова рысь – и к закату вошли на улицы обширных предместий Русы. Солеварни здесь стояли далеко друг от друга, а потому и сам город больше походил на очень большую деревню из разбросанных тут и там обширных дворов. Путников ждали котлы с горячей кашей и сытом, лошадей – ясли с овсом и охапки сена. Всем оставалось только поесть и ложиться спать. Чтобы утром снова подняться в седла и мчаться вверх по Ловати, высекая подковами ледяную крупку из широкой, но извилистой зимней дороги.
Вторая остановка была в городе Холм, третья – в Великих Луках, где конница сменила вымотанных до предела лошадей на свежих.
Этот город считался порубежным, Новгород и князь Витовт владели им совместно [26], и потому Егор отправил сюда вперед Угрюма с его опытными остепенившимися ватажниками, которые все вместе изображали охрану обоза. Перед подходом главных сил они должны были захватить изнутри ворота и оружейные склады, сдержать вражескую стражу. Однако литовские порубежники оказались на диво сообразительными и при появлении на реке сразу нескольких тысяч русских воинов предпочли не класть головы понапрасну. Скинув броню, они прикинулись мирными горожанами, благо жили по домам, а не в казармах, и затаились, ожидая, что решат победители.
Вожников приказал воеводе привести их к присяге Новгороду и забрать оружие, чтобы по глупости чего не учинили. Архиепископ Симеон, ехавший вместе с войском в легком возке, тоже согласился, что кровь лишняя ни к чему – и на рассвете армия двинулась дальше уже по чужой земле, оставив за спиной первый из освобожденных городов.
Вскоре после полудня конница вышла к Западной Двине, а к вечеру нагнала медлительный и тяжелый обоз с ратными припасами. Ровно в полдень двадцать первого февраля окрестности стольного города Витебска наполнились вооруженными всадниками. Все случилось настолько внезапно, что из обширных ремесленных слобод, окружающих столицу воеводства, под защиту стен не успел убежать практически никто. Еще немного – и ватажники просто ворвались бы в город с ходу, но кто-то из излишне глазастых караульных ударил в набат, стража тут же захлопнула все ворота. Мосты поднялись буквально перед мордами новгородских коней.
– Даже коснулся его рукой, княже! – похвастался вернувшийся с докладом боярский сын Даниил. – Он начал подниматься, когда всего с десяток шагов до него оставалось! Чуть-чуть не поспели! – Юный воин весь раскраснелся, а разгоряченный конь под ним крутился юлой. – И что теперь?
– Теперь нам тут не меньше года стоять, – оценил мощь высоких каменных стен сын князя кубенского Семен. – Эти штурмом не взять, токмо осадой.
