— И-и-и-и-у-у! — раздался у него за спиной нарастающий визг.
Роксолан вскочил на саурана и махнул мечом. Лезвие легко чиркнуло по руке бастарна, заносящего копье. Обратным ударом Лобанов услал варвара к предкам.
— Сергий! — закричал Искандер и показал мечом в сторону фургона, где две лошади бились в упряжи. Возница лежал на земле, раскинув руки, а спина его была утыкана стрелами. Жена или сестра убитого стояла на коленях рядом с ним и натягивала тетиву арбалета, вовсю орудуя рычажком. Сзади к ней приближался бастарн, бросив поводья и натягивая лук.
— Гефестай!
Кушан понял командира — и выстрелил первым. Стрела бастарна ушла в небо, а сам степняк кубарем полетел в траву. Товарищ его перепрыгнул дергающихся лошадей и понесся к Сергию, свешиваясь набок со спины своего коня. Гефестай вскинул лук, но варвар так повернул коня, что на виду оставалась одна лишь его нога. Женщина с арбалетом вскинула свое оружие и выстрелила. Бастарн, умело прятавшийся за корпусом коня, не уберегся, рухнул на землю.
Лобанов послал саурана в галоп — впереди стал виден Искандер, орудующий двумя мечами, но наседало на него человек пять.
Низко пригнувшись в седле, держа акинак в отведенной руке, Сергий помчался прямо на противников Тиндарида и как следует рубанул по лохматому варвару, рассекая тому бок. В нос пахнуло крепкой вонью, непередаваемым ароматом застарелого пота, копоти и прогорклого жира.
Конь Лобанова сбил с ног бастарна, спрыгнувшего с убитого коня. Варвар сослепу ударил копьем, а Сергий, склоняясь с седла, располосовал вражине брюхо — от паха до грудины.
Он вдруг почувствовал, как что-то разрывает его плащ, ощутил удар копья — и тут же вылетел из седла, роняя меч.
Бастарн, широко замахнувшись копьем, бросился, чтобы добить Лобанова, но кентурион-гастат перешиб ногой древко, вскочил, хватая в воздухе обломок с наконечником, и с силой вонзил его бастарну в раззявленную пасть. Варвар содрогнулся и обвис — острие вошло в мозг.
Но уже несся другой.
— Сергий! — крикнул Искандер.
Роксолан обернулся и поймал брошенный ему меч-спату. В следующее мгновение клинок вошел варвару в грудь, пресекая биение жизни.
Схватка закончилась так же внезапно, как и началась. Бастарны исчезли за холмом, с неба вернулась тишина.
Сергий подобрал утерянный акинак, вернул себе нож. Сощурившись, он осмотрелся. Пару фургонов бастарны все же успели грабануть, даже коней выпрягли и увели с собой. Вернулся хмурый Дионисий, ведя в поводу коня без всадника, с седлом, залитым липким и черным. Конь, потерявший седока, фыркал, чуя кровь, и мотал головой. Потихоньку сбредались переселенцы. Лобанов углядел того самого паникера, что устроил неразбериху, и направился к нему. Подойдя к гнедому, он ухватился за тунику всадника и одним рывком сдернул его с седла. Паникер ляпнулся в траву, вереща древнюю формулу:
— Я римский гражданин! Не прикасайся ко мне! Сергий с большим удовольствием отпинал гражданина, метя по почкам, и рявкнул:
— Вставай давай!
Гражданин поднялся, охая и норовя прикрыться руками.
— Имя? — холодно спросил Лобанов.
— Мое? — пролепетал «гражданин». — Ментулий…
— Так вот, Ментулий, — по-прежнему холодно продолжил Сергий, — вместо того чтобы со всеми вместе отражать атаку бастарнов, ты бросился бежать, наводя панику. Трусливое ничтожество, ты подставил всех! Из-за тебя погибло несколько человек! Можешь залезать обратно в седло.
Ментулий, боязливо оглядываясь на Роксолана, полез на гнедого.
— А теперь проваливай! — резко сказал Лобанов. — Трусам в Дакии не место!
— Не имеешь права! — подал голос Ментулий.
— Пошел отсюда! — рявкнул Сергий и шлепнул гнедого мечом плашмя. Конь заржал и припустил галопом. В толпе кто-то нервно засмеялся, Эдик свистнул, подгоняя изгоя. И только Роксолан сохранял серьезность.
— Больше это не повторится, — пообещал он. — Учтите все, кто имеет склонность к трусости, — можете дрожать от страха, сколько вам угодно. Но если кто-то еще будет поднимать панику. Убью!
Глава девятая,
в которой Гай Антоний переоценивает свои силы, а Луций Эльвий зарабатывает как может
1
— Клянусь Гераклом, — бушевал Луций Эльвий, — эти мерзкие преторианцы еще узнают, как мешать меня с дерьмом! Будет тут каждая сволочь корчить из себя! Собирайся, легат. Живо! Ступай в принципарий и поройся в документах, а я людей порасспрашиваю — может, кто видел этого Сирма. Через него мы точно к золоту выйдем. И уберемся из этой Дакии!
— О, боги, — пробормотал Гай со злостью. — Как же мне все это надоело!
— Что именно? — холодно поинтересовался гладиатор-аукторат.
— Всё! — отрезал легат. — И ты прежде всего! Раскомандовался тут!
— Без истерик, пожалуйста, — поморщился Змей.
— Это не истерика! И нечего меня выводить из себя!
— Не истерика, говоришь? — Луций сощурился. — А что? Очередной каприз папенькиного сынка?
Гай аж побурел от злости.
— Я взрослый человек! — завопил он, проглатывая согласные. — И обойдусь без того, чтобы мной командовал гладиатор, пускай даже первого палуса!
— Ты хочешь с ревом ускакать, чтобы пожаловаться папочке? — глумливо усмехнулся Луций. — Боюсь, папочка тебя отшлепает за непослушание!
Понял ли Гай, что его специально оскорбляют, или не понял, но он сдержался. Побледнел только, отчего краснота на его щеках пошла пятнами.
— Нет, я не собираюсь никому жаловаться, — раздельно проговорил он. — Но и подчиняться тебе я больше не стану. Понятно?
— А-а! — воскликнул Эльвий, дурачась. — Так ты метишь в командиры нашей славной компашки?
Сын Элия Антония ответил по-прежнему серьезно:
— А ты что, считаешь, будто я недостоин?
Луций Эльвий тоже сменил тон.
— Гай, — сказал он, — пойми меня правильно. Я не держусь за свое командирство. Больше того, оно мне в тягость! Но, понимаешь. Командиром может быть тот, кто способен принимать решения и отвечать за них. Тот, кто берет на себя ответственность и несет ее!
Легат вздернул голову.
— А ты считаешь, — сказал он запальчиво, — что я на это не способен?
Гладиатор вздохнул.
— Не важно, что считаю я, — мягко проговорил он. — Важно, кем ты сам считаешь себя!
— Я считаю, — резко сказал Гай, — что взять на себя ответственность могу! И нести ее способен!
— Да? — поднял бровь Луций. Секунду подумав, он отвязал от пояса мешочек с денариями, выданный сенатором, и протянул его трибуну-латиклавию: — Держи тогда! И неси!
