– А ты собирайся… Само все решится. Сколько коня не гони, а задние ноги передних не обгонят.
– Утешила… Ладно, вижу я, что ты о чем-то таком ведаешь, о чем я не знаю. Но пока не жена ты мне, не могу я тебе указывать. Решай сама. Но знай, не только женская прелесть в тебе меня прельстила…
Он повернулся и пошел вдоль обрыва туда, где можно было подняться к веси.
Ветерок встретил его радостным всхрапом, да оно и понятно, не многие кони пережили тризну по своему хозяину. Хотя и Микулке было отчего радоваться – не так много витязей просыпались с похмелья после собственной тризны. Кругом, закутавшись в теплое, дремали у затухших костров люди, по всей долине разбрелись кони, но кое где из леса уже слышался стук топора – это русичи рубили новые избы.
Вокруг оставленного ночью стола бегали уцелевшие от нашествия печенегов собаки, побирались под лавками, а особенно наглые и молодые, которые не отведали еще доброго русского сапога, выхватывали куски прямо из тарелок. Микулка издалека завидел седобородого старца, который объяснял что-то троим крепким мужикам с топорами, показывал рукой то на озеро, то на лес.
– Гой еси! – заметил паренька старик. – Ну что, не надумал остаться? Вон, гляди сколько работы сделать надобно! Крепкие руки да рассудительная голова, они завсегда в чести. А ты, видят Боги, ни тем, ни другим не обижен.
– Нет, мудрый человек. – виновато опустил голову Микулка. – не могу я остаться… Не одной веси должен я служить, не для того учил меня старый Зарян. Он говаривал, что ежели на всей Руси будет мир и достаток, тогда и в каждую весь, в каждый дом они придут. Так что пойду я в Новгород ко Владимиру, как старик велел…
– Экий ты шустрый! – неодобрительно усмехнулся седобородый. – Значит Новгороду ты служить можешь, а нашей весью брезгуешь? Оно и понятно… Новгород он больше, воеводам дворы жалуют, дома белокаменные.
– Неправда Ваша! – искренне возмутился Микулка. – Не за наградами я иду. Зарян верил, что Владимир-князь судьбу всей Руси изменит, вот и прибуду я к нему на подмогу.
– Оно правильно, – устав спорить согласился старик, – оно по молодости завсегда так. Было время, когда и я мечтал судьбу всего мира поправить. Иди, как вера твоя велит, а с годами тебя совесть рассудит. Велю людям, чтоб помогли тебе всем, чем можно.
Он кивнул стоявшим возле него мужчинам.
– Дайте ему седло и сбрую конскую, да пусть Любава снарядит еды на дорогу. А ты ступай с миром. Может Боги так сложат, что еще свидимся.
* * *
Провожали Микулку все, кто не лежал в горячечном бреду от боевых ран, побросали работу и дела домашние, довели до северного края веси. Паренек вел коня за повод, за спиной оттягивал кожаные лямки Кладенец, а Ветерок нес на себе длинный лук, два колчана стрел, тюфяк с одеялом и дорожный мешок со всяческой снедью. Слева от Микулки лесной ланью ступала Дива, распустив по ласковому ветру нежные пряди своих волос, и когда многолюдная толпа осталась позади, махая на прощанье руками, она пошла дальше, заставив сердце паренька потеплеть от надежды.
Солнце прошло половину пути до полдня, когда они дошли до северного края долины. Оставленная весь скрылась в туманном мареве расстояния, а впереди высились лесистые горы, вгоняя в небеса островерхие скалы вершин. Дива взглянула на солнце, нахмурилась и остановилась, придержав Микулку за руку.
– Постой. – тихо сказала она. – Тут для меня та грань проходит, которую запросто не перейти.
– Ты о чем? – удивился паренек.
– О дальней дороге в которую ты пустился, о чувствах, которые ты во мне пробудил и о том, что не могу я по собственной воле пойти за тобой.
Ветерок скосил глаз на хозяина, остановился и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, он уже прицелился на дальний поход и всякую остановку считал за помеху.
– Неужто ты себе не хозяйка? – помрачнел Микулка – И кто же тогда тот хозяин, чье слово для тебя сильней твоего желания? Если он тебя неволит, только скажи! Познакомлю я его со своим мечем…
– Ну… Распустил хвосток, как кочеток перед квочками. – грустно улыбнулась девушка. – Уж не думаешь ли ты, что любого в этом мире одолеть сможешь? Неужто не учил тебя старый Зарян, что на всякую силу сила большая сыщется?
– Учил… Да и что с того? Не могу я на тебя грустную смотреть!
– Не ворог меня неволит, а отец мой. Виделась я с ним этой ночью, не дал он мне доброго слова с тобой идти. А коль ослушаюсь, так он пригрозил в такое место меня запереть, откуда ты точно меня не вызволишь. Подчинюсь я его воле, останусь. А ты ступай по своим делам.
Микулка открыл было рот для возражения, но она мягко остановила его движением руки.
– Дай мне до конца слово молвить! Ты ступай, а у меня есть средство, отца моего убедить в том, что для милого сердцу ничего не жаль, даже себя без остатку. Он знает это, только забыл, а я ему напомню. Как добьюсь от него слова доброго, так сразу к тебе приду, где бы ты ни был.
– Да как же ты меня сыщешь?
Солнце неуклонно подбиралось к верхушке неба, вдоль гор потянул зябкий ветер.
– А как сыскала, когда тебя печенег стрелой навылет прошиб?
– Ох и много в тебе тайн… Но от этого ты мне только милее. Пусть будет по твоему, не буду перечить тому, чего не знаю. Не из страха, просто боюсь навредить тебе.
– Вот и правильно…
– А кто отец твой?
– Время придет, узнаешь. Если нужда в том будет. Значит ты ко Владимиру стремишься?
– К нему. В Новгород. Хоть дороги толком не знаю, но язык и до Киева доведет, и до Новгорода, если надобно.
Ветер окреп, набежали невесть откуда низкие облака, завернули в серую вату веселое солнце. Дива посмотрела в небо, вздохнула.
– Хорошо, отец! – крикнула она вверх, не обращая внимания на изумленного паренька. – Я не пойду с ним, обещаю!
Ветер тут же стих и облака растворились в бездонном омуте небес.
– А ты уверен, что Владимир именно в Новгороде? – как ни в чем не бывало, спросила она.
– Так он ведь князь именно в Новгороде! Где ж ему быть?
Микулка решил придержать язык, не спрашивать про отца, когда придет срок, все узнается, а клещами вытягивать правду – недостойное дело.
– Мало ли? – пожала плечами девушка. – Может пошел воевать тех, кто дань не платит, а может к брату отправился в Киев. Что-то между ними не сладилось…
– Ну… Может по дороге узнаю. Слухами земля полнится.
– Погоди. Ты уже понял, что отец мой не простой муж, а значит и я кое что могу, что другим не по силам.
