Принц мне был совсем не нужен, но объяснить на пальцах я этого не мог и вынужденно поблагодарил любезного капитана, рассчитывая до штаба не доехать.
— Этот милый корнет едет с вами? — продолжил болтать словоохотливый адъютант. — Позвольте представиться, — переключился он на «корнета», — капитан Морис Леви, старый знакомый вашего товарища!
— Корнет Жан Демьен, — ответила Матильда, лучась ответным доброжелательством.
Мне показалось, что она совсем забыла, что на ней мужская одежда и, почувствовав себя в центре внимания, наслаждалась производимым впечатлением. Я подумал, что после нашей нынешней бурной ночи она могла бы и меньше интересоваться мужиками. Пожалуй, характеризуя жену, покойный Пузырев был в чем-то прав…
— Корнет, вы так молоды и так очаровательны, — начал длинный комплимент капитан.
Только тогда по его «котярскому» взгляду я догадался, что к чему и чуть не покатился со смеху. Кажется, суровый воин запал на мою красотку! Думаю, узнай он суровую правду об истинной половой принадлежности корнета, его ждало бы очень большое и горькое разочарование.
Матильда, удивленно посмотрела на мое довольное лицо с ехидной ухмылкой, и нахмурилась, не понимая причины моего веселья. Но капитан ее отвлек, и буквально засыпал комплиментами. В общем-то, я не мог с ним не согласиться. Корнет выглядел очень соблазнительно. Вернее сказать — выглядела. Думаю, что любителям мальчиков против такой нежной, женственной юности пройти было сложно.
Наконец артиллеристы справились со своим орудием, движение по мосту возобновилось, и мы перебрались на противоположную сторону Пахры. Капитан распрощался со знакомыми офицерами, те ускакали и мы остались втроем. У меня немного отлегло от сердца. Теперь, даже если он о чем-нибудь догадается, у нас будут значительные шансы с ним справиться до того, как он поднимет шум. Единственное, что нужно было сделать, это предупредить Матильду, о легенде с польским лейтенантом. Однако сделать это оказалось непросто. Капитан так увлекся красавцем-корнетом, что всем силами старался меня от него оттереть. Паршивца корнета это только веселило и он никак не реагировал на мои немые призывы, отделаться от ухажера.
Чем дальше от Москвы, тем больше на дороге встречалось войск. Мы, видимо, нагнали основные обозы армии. Теперь ехать можно было только по обочине и то, гуськом, друг за другом. Капитан пристроился за Матильдой и никак не давал мне объехать себя и прорваться вперед. Похоже, он начинал меня к ней ревновать. Я нервничал, понимая, что если мы не договорившись, попадем к принцу Евгению, и она назовет меня именем ограбленного вахмистра, мы сгорим безо всяких фанфар.
Однако пока я ничего предпринять не мог. Даже расстаться с адъютантом было невозможно, дорога была одна, и я не мог придумать повод свернуть в сторону. Время шло, а мы так и ехали, впереди Матильда, за ней адъютант, последним я.
Уже при въезда в Красную Пахру, случай представился старанием Матильды. Она увидела колодец, вокруг которого толпились солдаты и, остановив лошадь, сообщила, что хочет пить.
Сделала она это так естественно, что старший по званию офицер, вместо того чтобы оборвать зарвавшегося мальчишку, соскочил с лошади и бросился с флягой добывать воду.
— Слушай и не перебивай, — сказал я, подъезжая вплотную к Матильде, после чего кратко рассказал историю вопроса и назвал имя, под которым был известен в штабе Богарне.
— Лейтенант Сигизмунд Потоцкий? — переспросила она. — Хорошо, что ты мне это сказал, — рассеяно проговорила она. — Ведь, правда, Морис прелесть? Какой он внимательный…
— Ты права, он прелесть. Только боюсь, если Moрис узнает что ты женщина, то потеряет к тебе всякий интерес, — ехидно сказал я.
— Что? — не сразу поняла она. — Ты думаешь, что он?! — она, наконец, сопоставила причину и следствие, сердито нахмурилась и отмахнулась рукой. — Фу, какая мерзость!
Когда капитан вернулся от колодца, то, он бедолага, не узнал своего молодого приятеля. Корнет измерил его уничтожающим взглядом и зашипел от злости.
— Что-нибудь случилось, дорогой Жан? — испуганно спросил он.
— Ни-че-го не случилось! — по слогам сказала Матильда и пришпорила лошадь.
Морис растеряно посмотрел на меня, не понимая, почему за несколько минут все так изменилось. Я недоуменно пожал плечами и поехал следом за грозной амазонкой. Однако влюбленный офицер сдаваться не собирался, и все время норовил проскочить вперед. Теперь диспозиция изменилась. Раньше я пытался его объехать, теперь он меня. За этими невинными развлечениями мы и не заметили, как проскакали с десяток верст. Короткий осенний день кончился, и теперь мы ехали впотьмах. Уже следовало подумать о ночлеге, однако ни одной целой избы нам пока не попалось. Я знал, что где-то здесь, в районе реки Мочи главные силы Наполеона свернули со Старой Калужской дороги на Новую, и надеялся, что дальше, где прошел всего один корпус, сохранилось жилье. Похоже, что я ошибся. Целых изб не было и здесь. Солдаты грелись возле огромных костров, в которых горели целые бревна, обычная картина боевых будней.
— Останемся здесь, — предложил капитан, — дальше ехать опасно, можно наткнуться на казаков.
Мы остановились и спешились. Адъютант разыскал командира роты и договорился с ним о ночевке в его расположении. Матильда после моих тихих, но настоятельных «рекомендаций», немного смягчилась и перестала фыркать на капитана Леви. Даже от такой малости он расцвел и развернул бурную деятельность, стараясь нам угодить и достать хорошую пищу. Коней мы не расседлывали, только стреножили, и подошли погреться возле костра. Вымотавшиеся за длинный дневной переход солдаты отдыхали, ужинали, сушили мокрое платье. Судя по языку, они были итальянцами, но какими-то нетипично тихими.
Я усадил Матильду на свой ранец и пошел помочь капитану решить вопрос с ужином. Маркитантка, пожилая некрасивая итальянка с темным лицом, исключительно из уважения к адъютанту командира корпуса, согласилась накормить нас гороховой похлебкой с беконом. Чтобы хоть как-то отдохнуть ночью, я нарубил в лесу возле дороги елового лапника и принес к костру. Несколько солдат последовали моему примеру, но большинство устраивались спать прямо на земле, подстелив какие-то тряпки. Один солдат улегся спать на просто брошенной на землю роскошной песцовой шубе.
Мой красный уланский мундир пехотинцем не нравился, но никто из них попусту не задирался. Люди оглядели подавленными и почти не разговаривали.
Было похоже, что боевой дух из Великой армии окончательно вышел. На нас подействовало общее настроение, и ужинали мы молча. Капитан продолжал ухаживать за корнетом, но без прежней настойчивости.
