— С этим разбойником!
Рено успокаивающе похлопал барона по руке:
— Разбойник он или нет, но согласился выполнить одно дело, которое вам, барон, давно надлежало сделать самому. И мы Луи за это даже половину грехов отпустили… Впрочем, от светского наказания покаяние его все равно не избавляет.
— Это вы о каком деле говорите? — нетерпеливо бросил барон.
— Я говорю о труде на ниве Господней, — назидательно произнес аббат.
— Ха-ха-ха!.. — Барон схватился за бока. — Вы что, проповедовать его послали?
— Вовсе нет, — все тем же назидательным тоном продолжил аббат. — Ибо работа на ниве Господней не в одном лишь рассеивании зерен Слова Божьего состоит, но и в корчевании плевел, коих в графстве Тулузском в последние годы произросло количество неимовернейшее…
— Но какой же именно сорняк вы поручили ему выкорчевать?
Аббат кротко улыбнулся:
— Мы не раз, барон, просили вас вспомнить о своем христианском долге. Мало того, что вы терпите на своих землях эту Севеннскую Общину…
— Рено! — возмутился барон. — Эта деревня принадлежит Роже!
Аббат насмешливо посмотрел на Родриго.
— А я вот слышал, что в споре с Роже вы называли эту деревушку своей собственностью и утверждали, что у вас имеется даже дарственная на этот участок земли…
— Проклятье! Так оно и есть!
Аббат продолжал молчаливо усмехаться.
— Эта дарственная была дана моему отцу отцом Роже незадолго до его смерти, — объявил Родриго. — Я не знаю, почему мой отец не воспользовался ею и не заявил свои права. Но когда я нашел в его кабинете эту бумажонку, я поехал к Роже, чтобы уладить с ним это дело. Однако Роже за давностью лет мои права признавать отказался. Ни вызвать его на поединок, ни судиться с ним я не мог — он все-таки мой сеньор…
— …и в результате с этой деревни поборы стали брать и вы, и он, — закончил аббат. — Родриго, мне эта история известна лучше, чем вы думаете. Так вот, сын мой: мало того, что вы терпите эту еретическую общину, вы еще вдобавок позволяете на границе своих владений обитать какой-то ведьме!
— Это вы про Чертов Бор говорите?
— Именно.
Я стал прислушиваться к разговору с вдвое большим любопытством.
— Хочу вам сказать, Рено, — промолвил Родриго, наливая себе вина из нового кувшина, принесенного молоденьким монашком. — Хочу я вам сказать, собственно, вот что. Деревня эта тоже не моя. Принадлежит она рыцарю Себастьяну…
— …который погиб в Крестовом походе…
— …оставив после себя жену и сына…
— …а жена у него еретичка…
— …а меня это не касается, потому что Себастьян был вассалом епископа Готфрида! Вот так-то, Рено! И ведьма эта — Готфридова забота, а уж никак не моя. И если наш епископ ее терпит…
Аббат поморщился:
— Родриго, вы прекрасно знаете, что представляет собой нынешний епископ Эжля. Терпит!.. Да ему наплевать, что в его вотчине творится, лишь бы выпивка на столе да молодка в постели.
— А мне-то что за забота?
— А то, что долг каждого христианина… Впрочем, мы с вами уже говорили о том, в чем состоит сей долг.
— Да! Беседовали! И снова я вам скажу то же, что и раньше говорил. Подойдет мое время — поеду в Палестину. А со старухами и дураками сражаться не буду. Бесчестье это!
Родриго помолчал и добавил:
— Да и не с руки мне с Готфридом ссориться. Не хочу его обижать.
— Уже не обидится, — сообщил аббат, пригубив вино из своего кубка.
У меня в желудке противно похолодело. Я, кажется, начал кое-что понимать…
— Как так? — не понял барон.
— Помните, что я вам говорил относительно того, как добро из зла нам извлечь удалось? — Аббат так и лучился от удовольствия. — Разбойника Луи мы в Чертов Бор послали. С обязательством, чтобы он нас от этой ведьмы избавил.
— И что ж, Рено, ты думаешь — Луи свое слово сдержит?
— А отчего бы ему свое слово и не сдержать? Ведь только задаток мы ему дали, вторую половину и полное отпущение грехов пообещав по окончании. А чтобы не ошибся Луи деревенькой-то — на то брат Максимилиан с ними пошел.
— Как же мы с ними разминулись?.. — пробормотал барон, нахмурившись.
— Так они, скорее всего, через лес пошли. Мы выждали время — и сразу же послали гонца в Монпелье. Пока Луи будет сидеть в Чертовом Бору, жиреть на крестьянской свинине и мечтать о том, что теперь-то у него со всеми властями мир да любовь, так тут-то его и…
— Ловко придумали, — хмыкнул барон. — Ловко, ничего не скажешь.
— А по-моему, это подлость.
Родриго и аббат пристально посмотрели на меня. Взгляд у Родриго был пустой и темный — он уже порядочно успел набраться. Аббат, который выпил меньше, смотрел холодно и цепко. У Жана, сидевшего за одним столом с нами, отвалилась челюсть.
— Простите, — с ледяной вежливостью переспросил аббат. — Я не расслышал, что вы сказали?
— Я сказал, что это подлость.
— Эээ… кхгм… Что вы называете подлостью?
— Перетрусив, отвести от себя угрозу, натравив двадцать бандитов на двух несчастных женщин. Вот что я называю подлостью.
— Эн… эээ… Андрэ… я хочу вам напомнить, что вы находитесь в храме Божьем и…
— Я прекрасно знаю, где нахожусь. Но подлость от этого подлостью быть не перестает.
Аббат молчал, краснел и бледнел, а Родриго поморщился и, икнув, сказал:
— Да остынь, Андрэ! Полно тебе злиться! Ну, спалит Луи эту ведьму… Ну, испортит еще двух-трех девок… Ну, скажи — кому от этого хуже станет? Все равно Луи, считай, уже в западне… Надо будет только весточку Раулю послать на тот случай, если Луи все-таки решит от монпельерцев снова в горы уходить, чтоб Рауль там его встретил… Подумаешь, большое дело — сдохнет в Бору несколько крестьян. Тем более крестьяне не наши, а Готфрида. Стоит ли из-за этого ссориться?
Аббат взял себя в руки и, видимо, решил дать мне возможность выпутаться из этой ситуации, сохранив лицо:
— Это все снова от того, — произнес Рено поистине с христианским смирением, — что вы по внешности, а не по духу судите…
— По духу, значит… — негромко произнес я. — И как же это называется «по духу»?
— По духу, — Рено снова взял назидательный тон, — это называется «святой обман». Еще и Господь наш, Иисус Христос, пример нам в том подал, приказав легиону бесов, обитавших в одном человеке, выйти и перейти в стадо свиней, зная меж тем, что стадо свиней это поглотит морская пучина. Вот это и есть святой обман, коий применять…
— Когда они должны добраться до деревни?
Аббат недовольно замолчал. Задумался.
— Они пешие… Если весь день шли, то уже часа два тому как добрались. А если на привал остановились — а они, скорее всего, остановились, потому что ночка у них нелегкая была, то… хотя нет, ночью они шататься по лесу не будут… Да, значит, либо завтра утром, либо все-таки этим вечером.
