нас, — ровным тоном продолжил Дядюра. — Давайте считать: в палате семь человек, а Сашка всего один.
— Двое, — поправил Чапа, — меня тоже Сашкой зовут. — Не о том спор, пацаны. Дайте ему иголку и плашку. Пускай показывает, чему научили, а мы поглядим, что и как.
Запасных инструментов ни у кого не нашлось. Отдуваться за всех выпало Ваньке. Он всего два рядка провязал. Если что-то не так, отрезать не жалко.
Ладно, договорились.
Сел я на его койку и взялся за дело, стараясь в мельчайших подробностях копировать движения Чапы. Так же как он иголку держу и указательным пальцем левой руки узел придерживаю.
Рядочек прошёл, другой. А он, как ни странно, этой фишки не замечает. Первым врубился Дядюра:
— Гля, — говорит, — Чапа, а ведь этот пацан вяжет точно так же как ты! Учитель, наверное, у него из этой палаты.
А у того рожа сияет! Каждому человеку приятно, когда его мастерство возвращается бумерангом чтоб передать спасибо от бывшего ученика.
Допоздна мне мозг выносил: что за Сашка, да как выглядел. Уже, было дело, стал засыпать, а Чапа:
— Слушай, а не были у него волосы выстрижены вот тут, на макушке?
Когда же ты, думаю, падла, угомонишься? А сам говорю:
— Нет. Он вообще был подстрижен налысо и, по-моему, даже под бритву.
— Ну, тогда точно он!
* * *
Вот так, незаметно, пролетели суббота и воскресенье, а на следующий день после завтрака за Чапой пришла машина. Я был в это время на улице. Видел, как его выводили под руки два пожилых санитара.
— Гля, — сказал про него Сасик Погребняков, — как пьяный!
С какого-то хрена они с атаманом решили меня навестить «со сранья».
— Чё это с пацаном? — мрачно спросил Валерка, уступая дорогу медицинской «таблетке».
— Болеет, — пояснил я. — Мучается ногами.
— А-а-а, — протянул он. — Нам бы вчера хоть такого. Был бы не хуже Псяни.
Сасик понимающе захихикал.
Псяней дразнили Мишаню, младшего братика Лёхи Звягинцева (того что носил корсет и кличку Горбатый), мелкого розовощёкого толстяка, который ещё не умел даже прыгать с места. В нынешнем сентябре только-только пойдёт в школу.
— Ну чё там? Как сыгранули? — спохватился я, только что вспомнивший про вчерашний матч вызова, хоть уже понимал, что судя по реплике атамана, сыгранули неважно.
Сашка повернулся ко мне, Валерка взмахнул рукой, и братья запели на мотив «Марша кубинских революционеров»:
— Просрали, тарада-да-та-там-парам!
Эту песню ежедневно передавали по радио. Поскольку слова были на испанском, мы долго и безуспешно пытались извлечь из неё практический толк. Потом атаман сообразил, что если в начале каждой строфы вставлять слово «просрали», получится очень даже неплохая дразнилка.
С последним «парам» Валерка добавил речитативом:
— Позорно просрали! 10 — 4 на ихнюю корысть. Три банки я закатил, да Сасик одну с пеналя…
Чапу уже привезли из процедурного кабинета, я вспомнил, откуда в его лексиконе появилось словечко «на корысть», а он всё рассказывал о перипетиях игры. Выходило, что если б не Псяня, наша команда могла бы потрепыхаться:
— Копытом, падла, грабы, грабы! А мяч как катился, так и продолжает катиться. Или от него, да прямо в свои ворота. Вот Музыка ржал!
Я себе отчётливо представлял, сколько тот бедный Мишаня получил сракачей, как у него от волнения ноги тряслись, двоилось в глазах. А кто бы на месте его по мячу не промахивался? Это ж какая ответственность: взрослые взяли в команду, да ещё на такую игру! Вспомнил себя на воротах во время дебютного матча и жалко его стало. Спросил:
— Будет хоть толк с пацана?
— Как пуля с говна! — отрезал Валерка и тоненько захихикал, у него получилось почти в рифму.
— Жоха почему не позвали?
— Так кто ж его знал, что ты заболел? Мы сидим около школы, ждём пождём, тебя нет и нет. А Псяня случайно припёрся. Хотел на асфальт посмотреть. Ты долго ещё тут?
— Не знаю, а чё?
— Музыка сам сказал, что это была не игра, а так, тренировка. Неинтересно ему выигрывать в полноги. Ты, говорит, Валерка, ищи игроков посерьёзней. Как найдёшь, скажешь. Мы их тоже проверим на вшивость. Ты понял Санёк? — на вшивость! Это ведь и тебя тоже касается. Ладно, погнали мы. На вот тебе черешни, раз батя от неё отказался. В следующий раз тоже зайдём. Он тут недалеко, в «травме» лежит.
— Что с ним?
— Сотрясение мозга. Вышел ночью с цигаркой из хаты, да и с крыльца навернулся.
— Пьяный, наверное, был?
— А то ж какой! Баба Катя ему прописала самогонку на травах, а он её водочкой запивал. Может хоть сейчас протрезвеет… давай, Санёк, выздоравливай!
— Пока!
За поворотом грунтовки кудрявилась пыль. Гремела далёкая бричка, подрыгивая на ухабах. Валерка по ходу кренился на правый борт. Точь-в-точь, как его сын, которого я увижу единственный раз из салона «Тойоты» и опознаю по этой походке. Сасик то отставал, то забегал вперёд, чтобы пнуть подвернувшийся под ногу, идеально круглый голыш.
— Денисов, туда нельзя! — процедурная медсестра погрозила мне пальцем и показала градусник.
Всё ясно. Пора мерить температуру и пить что прописал врач…
Чапа спал на спине. Над щёточкой редких ресниц полукружья опущенных век с едва различимой сеточкой капилляров. Дыхание ровное. Будто бы этот пацан не болен, а просто устал. Показать бы его бабушке Кате.
После утренних процедур и сдачи анализов, меня принимала за выгородкой тётка врачиха. Пощупала мой живот, спросила, как часто я хожу в туалет, внесла показания в температурную карту и внятно сказала, глядя поверх моей головы:
— Если к вечеру ухудшений не будет, не вижу причин держать его в стационаре. Рекомендую диету и никаких недозрелых яблок и слив. Мне
