и германский император, до сего дня вынужден был просто-напросто завидовать свободе рук и решений, которыми обладает самодержец России! А он… этот!.. Может, у него просто Nicht alle Tassen im Schrank! [15] Не нахожу других слов! Он что делает, этот царек несчастный? Может, и вправду не ведает, что творит? Или это происки кого-то из его семейки и камарильи? Вы только подумайте: взять и самолично отречься от божественной сути и предназначения самодержавного государя, от полноты власти, от бремени ответственности, дарованных единственно Всевышним! Но разве способен в трезвом рассудке и душевном здравии на такое святотатство миропомазанный монарх? Если бы я знал это сегодня утром, то вместо вас – военных и дельцов – загрузил бы мои корабли лучшими психиатрами рейха! О! Как мне сейчас не хватает здесь моего славного Гинце, Пауль-то должен точно знать, что там у них на самом деле случилось…
Так что же вы молчите, мои любимые, обожаемые господа адмиралы?! Притаились, словно жирные караси под корягой? Ну, скажите же мне, что нам теперь делать?
Однако даже этот пассаж с прямым вопросом в финале остался гласом вопиющего в пустыне. Все слишком хорошо знали: если попасть Вильгельму под горячую руку, то «на раздаче» можно услышать о себе столько занятного, что человеку с совестью и честью будет трудно смотреть в глаза тем, кто при этом его унижении присутствовал. Причем, как правило, при унижении, вовсе не заслуженном. Случай на «Гогенцоллерне», когда на хамскую выходку кайзера молодой лейтенант ответил оскорблением действием, ничему его не научил. Офицера вынудили застрелиться. Мелкая неприятность забылась…
– Ну, какой, скажите мне, может быть парламент в России?! И как нам теперь иметь с ними дело? – Вильгельм вопрошающе пожал плечами. – Ведь русские записные трепачи-интеллигенты, это даже не их замшелое допетровское боярство. Теперь мерзавцы станут заволынивать в этой их Думе все и вся! Представляете, какие взятки придется на каждом шагу платить им нашим промышленникам? За каждую закорючку! Вместо помощников кузен наплодит толпу голодных беспринципных кровососов. И все наши планы пойдут кошке под хвост. Предательство и шантаж будут караулить нас на каждом шагу!
Генрих, брат мой, ты согласен с этим?
Взгляды Тирпица и всех присутствующих обратились в сторону командующего Кильской базы, чей характерный, гогенцоллерновский профиль четко вырисовывался в абрисе иллюминатора на фоне темно-серого неба, словно портрет в круглой раме.
Историческая справка
Генрих Альберт Вильгельм, принц Прусский, родился 14 августа 1862 года в Потсдаме. Он был младшим и единственным из трех братьев Вильгельма II, дожившим до совершеннолетия. Сделал блестящую карьеру на военно-морском поприще. Убежденный сторонник германо-британского сближения вплоть до военного союза. Англофил. Был женат на старшей сестре российской императрицы Александры Федоровны, гессенской принцессе Ирене. Был дружен как с мужем царицы – Николаем II, так и с супругом другой ее сестры – Виктории – британским адмиралом, руководителем военно-морской разведки Англии перед Великой войной, Людвигом Баттенбергским.
Как военный моряк Генрих Прусский в нашей истории не стяжал лавров флотоводца. С учетом его личного отношения к войне с Англией, кайзер поставил его командовать флотом на Балтике. Там, в борьбе с нашим Балтийским флотом, немецкие моряки не добились серьезных успехов, так и не сумев открыть своей армии путь к русской столице. Принц был убежденным сторонником развития подводного флота и морской авиации, по его инициативе велись разработки первого германского авианосца. Технические новации были в центре его интересов. Он получил одну из первых лицензий пилота в Германии, долгие годы покровительствовал яхт-клубу в Киле, сам был заядлым яхтсменом. Также принц был увлеченным автомобилистом: есть версия, что именно он изобрёл стеклоочиститель. В 1908 году им учрежден «Принц-Генрих-Фарт» – соревнование немецких автогонщиков, в будущем – Гран-при Германии.
Принципиальное неучастие Генриха Прусского в политической жизни способствовало тому, что у него всегда сохранялись ровные отношения со старшим братом-кайзером.
Принц Генрих успел глубокомысленно нахмурить августейший лоб и даже набрать в легкие побольше воздуха, как вдруг с другой стороны стола раздался прерывающийся, вымученный голос:
– Ваше величество… позвольте…
– Ага! Все-таки наш дорогой Бернгард хочет выступить первым.
– Пожалуйста, позвольте покинуть вас на несколько минут…
– Тьфу ты! Конечно. Ступай, ступай скорее! – Вильгельм проводил сострадательным взглядом Бюлова, с низкого старта рванувшего к дверям. – Ну-с, мои господа адмиралы, поскольку главный дипломат предпочел тактично отправиться блевать, может быть, пока – по чашечке кофе? Правильно ли будет принимать серьезное решение, обсудив все только в нашем узком, флотском кругу?
– Мой император, прошу прощения, но, возможно, вам также стоит выслушать и мнения представителей армии? И деловых кругов? Тем более что такая возможность у нас имеется, – подал голос рассудительный Гольман, чья карьера на действительной службе была уже завершена, и в критические моменты, когда экселенц «на взводе», можно было не взвешивать каждое слово или помалкивать в тряпочку.
– Всему свое время. Кстати, насчет бизнесменов вы попали в самое яблочко, мой дорогой Фридрих. Я семафором запросил у Баллина, знают ли они о русских новостях и стоит ли нам продолжать поход? На оба вопроса был дан утвердительный ответ. После чего я и собрал вас. А мои любезные генералы… пусть генералы пока подождут, – заявил удивительным образом совершенно успокоившийся Вильгельм, выдержав в своем ответе парочку театральных пауз.
«А несколько минут назад здесь было столько лукавого крика, стенаний и громов-молний. Для канцлера все это представление им разыгрывается? А не прозвучавшее пока слово принца – домашняя заготовка в либретто этого спектакля? Сдается мне, что наш экселенц желает, чтобы ”его уговорили”, а ответственность за принятое решение хочет изящно переложить на Бюлова, дабы генералитет и Гольштейн слишком шибко не верещали от обиды, – усмехнулся своей внезапной догадке Тирпиц. – Красиво! Его величество опять в своем драматическом амплуа…»
– Но, может быть, все вовсе не столь уж и печально? Ведь мы не раз отмечали, ваше величество, что нынешний уровень компетенции у российского чиновничества уже не соответствует потребностям современного промышленного развития государства? И то, что царь Николай, похоже, задумал привлечь к местному управлению светлые головы, до этого только раскачивавшие державный корабль, по-моему, совсем не плохо, – осторожно обозначил свою позицию Зендан-Бибран. – В конце концов, царю приходится работать с тем человеческим материалом, который имеется у него в наличии.
– Но не до власти же своих недавних непримиримых противников допускать?!
– Так об этом, как мне представляется, речи не идет вовсе. Никакого ответственного министерства. Парламент предполагается создать только как законосовещательный орган.
– Да? А рассмотрение и утверждение госбюджета?
– Простите, ваше величество, но разве это можно рассматривать как
