Вот и Настя пошла проторенной дорожкой – за любовью, за счастьем. Плохо то, что все эти возвышенные материи частенько упираются в житейские неурядицы. Я не желаю сестричке крушения чувств на жирных волнах быта. Но и содержать молодых, обеспечив их квартирой, машиной и прочими атрибутами налаженной жизни – чревато. Вот и думай…
Дверной звонок сыграл негромкую мелодию, но чудился сиреной боевой тревоги. Женщины набежали сразу, и выстроились в рядок, одетые небогато и стильно. Настя и вовсе играла скромницу в простеньком платье с белыми манжетами и отложным воротничком того же невестина цвета.
- Вольно! – ухмыльнулся я, и пошел открывать дверь.
За порогом стояла чета Рощиных – коренастый, налитой здоровьем «сват» с простецким лицом потомственного землепашца, и румяная, в меру упитанная «сватья». Бледный жених реял за спинами родителей.
- Здравствуйте… - растерянно вытолкнула Славкина мама.
- Я, хоть и дипломат… - натянул улыбку глава семейства. - А что говорить в таких случаях, понятия не имею!
- Мне проще, - мягко сказал я, и сделал широкий жест: - Прошу!
Усадив сватов за стол и всех перезнакомив, решил разрядить атмосферу неловкости. Да и кому еще? Теперь я – старший в клане Гариных…
- А давайте выпьем! – непринужденно вылетело из меня. – За встречу! Екатерина Романовна… Что предпочитаете?
- Водочки! – отчаянно пискнула сватья, выдавая славное деревенское прошлое.
- И мне тогда! – махнул рукой Антон Кириллович.
Плеснув гостям «Столичной», маму с Ритой я угостил «Шато-Марго» урожая шестьдесят седьмого года, а молодым и «Крем-соды» довольно.
- Признаться, я и сам не в курсе очередности тостов, - слова будто сами лились из меня, как у заправского тамады, - но, раз уж мы встретились, давайте выпьем за родителей!
Рюмки сошлись с бокалами, вызванивая наперебой, и славный армянский коньячок живо согрел меня. Закусок на столе хватало, демонстрируя высокий уровень жизни Гариных. Я даже осетрины достал копченой и настоящих охотничьих колбасок – из дикой кабанятины.
- Это ваша квартира? – заоглядывалась Екатерина Романовна. – Ой, лестницу вижу!
- Да, - небрежно повела рукой Рита, - там две спальни наверху.
- Мы с Настей живем в Зеленограде, - внесла ясность мама. – А Миша с Ритой – в «красном доме»… На Строителей, да, Риточка? А это – вторая Мишина квартира.
- Наследство, - уточнил я.
- Очень даже ничего! – впечатлилась сватья, то поднимая голову к сверкающей люстре, то глазами водя по картинам в резных багетах. – А где же Петр Семенович?
- Помню, заходил к нам в торгпредство, - добродушно запыхтел сват, вертя в толстых, но ловких пальцах граненую ножку рюмки, и неуклюже, всем корпусом, повернулся к маме. – Я временно в Праге работаю! Второй год уже, хе-хе…
- Такой представительный мужчина! – закатила глаза Екатерина Романовна, не замечая, как отвердевает мамино лицо.
Я ощутил всплеск Настиных эмоций, и кивнул ей. Сестричка медленно поднялась.
- Папа… - вытолкнула она. – Папа погиб три месяца назад.
- О-ох! – сватья рывком закрыла рот ладонями, и затрясла головой, округляя глаза в неподдельном ужасе.
- Настенька! – вскочил Слава. – Я не знал! Я…
Девушка, вздрагивая губами, вышла из-за стола. Бормоча: «Простите… Простите…», убежала на кухню. Владислав заметался, и я показал ему глазами: топай, давай, утешай! Парень сорвался с места, чуть не опрокинув стул.
- Господи, господи… - причитала Екатерина Романовна, и разрыдалась, простая душа. – Да как же это! Господи, горе-то какое…
Тут и мамины плечи затряслись, и Рита заплакала. Сватья подхватилась, пошла к маме виниться – и они заревели втроем.
- Как же это? – потрясенно бормотал Антон Кириллович. – Недавно же совсем видел его! Зимой… Да… Вот жизнь… А как… Что, вообще? – он крякнул от смущения. – Нашел время…
- Отца убили, - жестко сказал я. – Виновный… понес заслуженное наказание.
В дверях показались молодые. Слава обнимал за плечи поникшую Настю.
- А давайте помянем Петра Семеновича! - твердым голосом сказал сват, отодвигая стул.
- Ой, давай! – шмыгнула носом сватья.
Все встали, и выпили, не чокаясь. Я оглядел своих родных - и людей, готовых с нами породниться.
- Настя… Слава… Вы не переживайте, всё у вас будет хорошо. Просто жизнь… Она такая. Сегодня спрыскиваем радость, а завтра, глядишь, заливаем горе. Слав, налей девушке и себе по чуть-чуть. Антон Кириллович… - сват быстренько обслужил маму и Риту, а я подлил Екатерине Романовне. – Сегодня, - мой голос окреп, - почти ничего в вашей жизни не изменится, кроме положения – вы станете женихом и невестой. А уж что случится год спустя - или не случится, зависит только от вас. Будущее не наступает – оно станет таким, каким вы его построите. За молодых!
Звон поплыл по гостиной, дробясь и затухая. Мерное качание маятника стало слышней – часы вели отсчет будущего.
Глава 16
Глава 16.
Пятница, 7 июля. День
Москва, Ленинские горы
Рассеянный свет отражался от солидных фолиантов и потертых папок, пухлых от бумаг. Легчайшая пыльца вилась в солнечном луче, придавая ему вещественность, и свербила в носу.
- Я, как десантник, - хохотнул Дмитрий Дмитриевич, залезая на стремянку и шарясь на книжной полке под самым потолком. – Сделана работа – и сразу же бросок вперед! А как же!
- Только так и надо, - поддакнул я снизу, придерживая лестницу-«раскладушку», и борясь с позывами чихнуть.
Мне Иваненко был очень интересен – один из величайших физиков ХХ века, как-никак. Просто не надо путать человека и ученого, иногда эти сути не пересекаются.
Да, Дмитрий Дмитриевич грызся с Ландау, с Таммом, но и те были хороши – затевали скандальчики вполне в обезьяньем духе. Это, когда аргументы иссякают, и оппоненты, злобно визжа, швыряются шкурками бананов, вперемежку с пометом. Причем, сам Ландау выкрутился в духе «оттепели»: мол, моя ненависть к Иваненко объяснима и по-человечески понятна: тот при аресте дал против меня показания! Ложь. Это Лёва Ландау заложил «Димуса»!
Но какое мне дело до ссор гениев? А мой научный руководитель – обыкновенный гений. Sic!
Кто автор протонно-нейтронной модели атомного ядра и первой модели ядерных сил? Иваненко! А ведь это фундаментальнейшее открытие! Теория альфа-распада Гамова и протон-нейтронная модель Иваненко сразу вывели СССР в мировые ядерные державы. «Вы сэкономили нам пять лет!» - говорил Дмитрию Дмитриевичу министр «средмаша» Славский. Семь нобелевских лауреатов – Дирак, Юкава, Бор, Гелл-Манн и еще кто-то, - оставили свои изречения на стенах физфаковского кабинета Иваненко… Истинное признание!
Впрочем, не менее важным для меня было отношение завкафедрой к своим аспирантам. Дмитрий Дмитриевич никогда не осаживал, не подавлял «молодого». А уж если ему самому становилась любопытна аспирантская тема, то отношения «учитель-ученик» и вовсе переворачивались. Не удивительно, что выученики Иваненко, «отпущенные на волю», очень рано становились самостоятельными учеными.
- Очень, очень занятно… - тянул научрук, нащупывая ногой ступеньки. – Значит, купраты?[1]
- Да, Дмитрий Дмитриевич, - кивнул я, глядя снизу вверх. – Мы возились с купратом лантана и бария, а сюда, на Физфак, я притаскивал купрат из оксидов висмута, стронция и чистого калия. Но каков физический механизм их высокотемпературной сверхпроводимости при семидесяти семи градусах Кельвина[2] – не ясно. Самое же интересное, что и при более высокой температуре, когда сверхпроводимость пропадает, купраты сильно отличаются от обычных металлов. Например, их электрическое сопротивление с понижением температуры падает линейно, а не пропорционально квадрату разницы температур. Это противоречит теории ферми-жидкости, разработанной Ландау…
- Очень, очень интересно, юноша… - Иваненко спустился и медленно потер руки. – Тогда… Действуйте! Набирайте статистику, исследуйте эти… м-м… странные металлы! Что у вас в плане?
