На насыпи со скучающим видом сидела босоногая девчушка и следила за гусями, которые бродили внизу. Когда отдельные гуси-альпинисты пытались взобраться на насыпь, девчушка хворостиной сгоняла их обратно.
Когда мы подъехали к воротам, те приоткрылись и выпустили нам навстречу мужика в темной длиннополой рясе и с бритой макушкой. Монаха.
— К епископу? — поинтересовался он. — Марк, не закрывай ворота!
В створе показалась толстая морда в рытвинах от оспы.
— Откуда едете?
— Из Арля.
— В Ним не заезжали?
Тибо покачал головой:
— Закрыт сейчас город. Болезнь там вроде какая-то.
Монах кивнул:
— Закрыт, значит… Додумались наконец… Ну, с Богом.
— Епископ-то где? — спросил Тибо.
— Монсеньор Готфрид сейчас в трапезной, — важно изрек монах. И пошел по своим делам.
Хорошо смазанные петли не заскрипели, когда привратник Марк открывал ворота.
«Бумм!» — сказала левая створка, глухо ударяясь о стену.
«Бумм!» — сказала правая створка несколькими секундами позже.
Мы въехали в монастырский двор.
По двору бродили свиньи и куры. Еще один монах, с макушкой, обросшей недельной щетиной, возился у колодца. Мы его не заинтересовали.
Во дворе имелись две каменные постройки: церковь и большой дом посередине двора; и множество деревянных: амбаров, сарайчиков и прочих хозяйственных построек.
Мы остановились неподалеку от большого каменного дома. Я спрыгнул с коня и уж было направился к крыльцу, когда меня остановил окрик Тибо:
— Ваша милость!
— Что?
— Деньги-то забыли взять, — укоризненно напомнил Тибо и принялся рыться в моей седельной сумке.
— А они нам здесь понадобятся?
— Ну вы, господин Андрэ, совсем как дите малое… — пробормотал Тибо, не переставая обшаривать сумку в поисках кошелька. — Епископ Готфрид — сеньор этих земель. Значит, он и судья тутошний, и правитель… Смекаете, к чему я?.. К тому ж он еще и священник, слуга Господа Бога нашего, лицо, так сказать, духовное…
— Ладно, я понял. Сколько ему нужно дать?
— По повелению нашего августейшего короля штраф за убитого на поединке — три марки. Это, значит, Готфриду причитается как лицу светскому…
Я не смог удержаться от улыбки: очень уж забавными выглядели эти подсчеты.
— А как лицу духовному?
— Тут сложнее, господин Андрэ. Чем больше вы пожертвуете на благо Святой Римской Католической Церкви — тем меньше епитимья будет.
— У нас есть второй кошелек?
— Есть… — Тибо слегка растерялся. — В моей сумке…
— Ссыпь пока деньги в одну кучу. А в кошелек положи монет шесть-семь и дай его мне.
Тибо несколько секунд задумчиво жевал губами, потом сообразил, что к чему, и, криво ухмыльнувшись, принялся исполнять приказание.
— Господину епископу, — отчеканил я, принимая из рук Тибо изрядно похудевший кошель, — совершенно не обязательно знать, какими именно финансами мы располагаем.
Монсеньор Готфрид, епископ Эжльский и Каронский, любезно изволил принять меня в своих личных апартаментах. Монсеньор Готфрид был пьян.
В его апартаменты меня проводил какой-то монашек.
Видимо, монсеньор только что закончил трапезу и собирался отдохнуть часок-другой от трудов праведных. В правой руке монсеньор сжимал кубок, в левой — пыльную бутыль в берестяной оплетке. Епископ был крупный мужчина. Весьма. Радостное удивление отразилось на лице монсеньора при виде незнакомца. То бишь при виде меня.
— Добрый день.
— Ссс… с кем имею честь?..
— Андрэ де Монгель, — представился я.
— Оч-приятно!..
— Будучи в ваших землях, — решил я сразу приступить к делу, — я поссорился с одним человеком…
— Рыцарем?
— Да. Гийомом де…
— Держу пари: вы пустили ему кровь!!! — не слушая меня, проревел епископ. — Вы проткнули его насквозь и разрубили на части! — Шатаясь, епископ Готфрид добрел до стола и с грохотом водрузил посередь оного свою бутыль. — Вы выпустили ему кишки! Я прав?
— Да, но…
— Выпьем же за это! — провозгласил епископ, откупоривая бутылку.
Я удивился, но промолчал. Подошел поближе к столу.
Епископ меж тем наполнил два кубка. Кроме кубков на столе имелись две пустые бутыли, кувшин, серебряное блюдо, большие каминные щипцы. Но когда я протянул руку к ближайшему кубку, епископ меня удержал.
— Погодите, — сказал он. — Вам еще нельзя. Кто, говорите, был ваш противник?
— Гийом де Бош.
— Не помню такого, — промолвил епископ Готфрид и осушил свой кубок. — Еретик?
Я пожал плечами:
— Не знаю.
— Но ты-то сам добрый католик?
— Конечно, — согласился я на всякий случай.
— Выпьем же за это.
Воспользовавшись тем, что монсеньор епископ убрал руку от моего кубка для того, чтобы снова налить себе красного, я пригубил вино. Ничего вино оказалось. Только, на мой вкус, слишком терпкое.
— Полно тут еретиков, — доверительно сообщил мне епископ. — В кого ни плюнь — обязательно попадешь в еретика. Даже в моих собственных землях сколько их развелось, проклятущих, — ужас… рассказать кому-нибудь — не поверят…
Я сочувственно покивал.
— Давно пора их всех к ногтю… — продолжал Готфрид. — А то придумали тоже — свободомыслие… А все отчего? А все оттого, что никакого порядка в стране нет… Вот я понимаю — Германия, скажем… Арагон… А кто, говоришь, таков был этот… этот…
— Кто?
— Ну, тот, которого ты… — Тут епископ присвистнул и закатил глаза.
— Аааа… Гийом де Бош.
— Откуда он?
— Кажется, откуда-то с севера. Я не знаю точно.
— Значит, все-таки не еретик… — с сожалением сказал Готфрид. — А ты буллу Папы Римского против этих нечестивцев слышал?
— Нет.
— Так знай же, сын мой, что всякий, кто убьет еретика, получает себе его имущество, а также отпущение своих предыдущих грехов, пусть даже и самых тяжелых. Вот, скажем, убил ты десять католиков. Значит, надлежит тебе убить десять еретиков — и ты чист и перед Иисусом, и перед Церковью, аки агнец…
— Спасибо. Буду иметь в виду.
— А знаешь ли ты, — сказал епископ, разливая по нашим кубкам то, что еще оставалось в бутылке, — что вообще-то убийство — это грех?..
— Знаю, — ответил я, — но дело в том, что…
— Вот помню, раз в Париже, — перебил меня Готфрид, — лет эдак пятнадцать или двадцать назад… устроил батюшка короля нашего турнир… Ну, я тогда эту рясу еще не носил… В общем, случилось так, что свалил я на турнире сынка одного барона. Сшиб его с седла в общей свалке — а он возьми да и сломай себе шею. Тут, значит, герцог мне и говорит…
