Только трактирщик сохранял гиперборейское спокойствие.
— Можно и чистое, — согласился он.
Спальни для гостей располагались на втором этаже, поэтому Рози повела нас наверх. Отперла пару дверей, протерла подвернувшейся под руку тряпицей бронзовые зеркала, распахнула тяжелые ставни, впустив в помещения дневной свет.
— Прилично… — задумчиво заметил Тибо. По его тону я понял, что это лучшее, что нам может предложить данный провинциальный трактирчик.
— Я сплю здесь, — сказал я, когда мы вошли во вторую комнату.
— Но ведь та просторнее, — недоуменно промолвил мой слуга.
— Не люблю большие помещения.
Тибо удивленно посмотрел на меня, но промолчал. Похоже, раньше у меня были другие вкусы…
— Кстати, а где тут можно было бы помыться? — поинтересовался я у Рози, пока она перестилала постель.
— Я скажу, чтобы подогрели воду, господин.
Я прошелся по комнате, выглянул в окошко. Небо затянуто серыми клочьями облаков. Дождь будет.
Итак, время шло, а память не прояснялась: основательно приложил меня покойный Гийом де Бош своей палицей. Ни черта я не помнил ни о себе, ни о своей жизни. Даже не знал, что за «Патерностер» и «Аве» должен прочесть. А ведь предполагалось, что я должен хорошо знать, что это такое.
Я отвернулся от окна и принялся рассматривать хлопотавшую в комнате девушку. Симпатичная. Была бы еще симпатичнее, если бы сняла тот дурацкий платок, под которым спрятала волосы.
Мое внимание привлекло висевшее на стене бронзовое зеркало. Оно было маленькое и тусклое, но я обрадовался и с превеликим любопытством заглянул в него.
С той стороны мутного бронзового окошка отразилось лицо человека лет двадцати пяти — двадцати шести. Нос с горбинкой, темные волосы, узкое лицо, чуть впалые щеки, желваки на скулах, выдающийся вперед подбородок. На подбородке — трехдневная щетина. Темные глаза. Какие именно: темно-синие, карие или просто черные, определить нельзя — отражение в бронзовом зеркале не было достаточно ясным.
Мне вдруг стало неуютно. Из зеркала на меня пялился совершенно незнакомый человек.
Я поспешно отвернулся. В голове — полный бардак.
Спас меня от тягостных мыслей Тибо, который ввалился в комнату с нашими сумками. На душе сразу потеплело. По крайней мере, в этом мире был хотя бы один человек, на которого я мог положиться.
Тибо положил сумки в угол, поглядел на служанку, потом перевел взгляд на меня. Он явно что-то собирался сказать.
— Да?
— Ваша милость, вы… эээ…ммм… вы кушать не хотите?
Я рассмеялся и хлопнул его по плечу. Мне-то есть не хотелось, а вот Тибо, похоже, проголодался.
— Пошли вниз. Зажарим трактирщика.
Тибо слегка оторопело посмотрел на меня, потом, сообразив, что это шутка, несмело улыбнулся. Мы спустились вниз.
Едва мы уселись, как рядом тут же возник месье Герард. Я кивнул Тибо: выбирай, мол, сам.
— У вас есть что-нибудь горячее?
— Каша с луком и салом.
Тибо посмотрел на меня: устраивает? Я решил, что напрасно передал ему инициативу.
— А что-нибудь мясное?
— Прикажете зарезать гуся?
— Милейший, давайте оставим гуся на ужин. Какие-нибудь холодные закуски имеются?
— Оленина, колбасы, паштет… капуста есть еще соленая… грибы…
— Грибы. И оленину.
Хозяин кивнул, однако уходить не спешил.
— Что еще? — спросил я.
Месье Герард посмотрел на меня с недоумением. Тибо же — с сильнейшим беспокойством.
— А вы пить ничего не будете?
— Будем, — успокоил я и Герарда, и Тибо. — Что у вас есть?
— Превосходное светлое пиво. Только сегодня открыли новую бочку…
На лице Тибо отразилось оживление. Я же поморщился:
— А кроме пива?
— Вино. Есть каорское, есть бургундское. Есть и с наших собственных виноградников… Ну а если вы там какой обет дали — молока могу принести… морс еще имеется…
— Достаточно. Мне — бутылочку бургундского.
Я посмотрел на Тибо.
— А мне — пиво. И кашу не забудьте.
Герард ушел.
— Память к вам так и не вернулась? — осторожно спросил Тибо.
Я покачал головой.
— Кое-что помню… очень смутно… А иногда в самых простых вещах путаюсь. Так что, если увидишь, что я что-то не то говорю, ты уж поправь меня.
— Да как же можно, господин Андрэ… — смутился Тибо. — Что ж люди подумают, если слуга господина своего перебивать начнет?
— А ты постарайся это сделать как-нибудь незаметно. Или говори мне, в чем я ошибся, когда мы будем наедине.
Толстяк покивал. Видимо, такой вариант его устраивал.
— Я вот все думаю, — сказал он затем, — уж не навели ли на вас порчу? Это ж места такие… Еретики и христопродавцы здесь свободно живут, как у себя дома. Кто ж его знает, кто еще в этих землях обитает? Кто угодно тут может обитать! Вот и навели на вас… Или вот, скажем, этой Гийом. Северянин он, да к тому же еще и рыжий. Взял, махнул своей дубинкой — а вы и на траву повалились… Точно! — Глаза Тибо вспыхнули. — Наверняка ж непростая была дубинка! Ведь половина ентовых северян до сих пор языческие обряды творят, даром что крестили их!..
— Погоди, погоди… Ты что, думаешь, Гийом меня заколдовал?
— Ну да! Ясное дело! Чего ж вы тогда на траву повалились, ежели он по вам не попал даже?!. А я-то, дурень, и не сообразил сразу!.. — Тибо сокрушенно покачал головой. Как же, не уберег господина от неведомой порчи!
Мне даже как-то неловко стало при виде совершенно искреннего чувства вины, проступившего на лице толстяка.
— Ладно, не расстраивайся, — ободряюще сказал я. — Подумай лучше, как бы мне теперь избавиться от этой порчи.
— Как?.. Наверное, надо священника какого-нибудь отыскать…
— Опять, что ли, к епископу ехать?
Тибо вытаращился на меня, вдруг осознав что-то.
— Так вы ж у него были!
— Был. И что?
— А он вас благословлял?
— Благословлял.
— И не помогло?
— Не помогло.
Тибо нахмурился.
— Сильную, видать, на вас порчу навели, — сделал он вывод. — Тут настоящий святой отшельник или чудотворец требуется.
— Да? А врача тут поблизости какого-нибудь нет?
Тибо с полминуты молчал. Возникшая у меня мысль о том, что с расстройствами памяти следует обращаться не к священнику, а к врачу, под непонимающим взглядом Тибо испарилась, как дым.
— А зачем вам лекарь?
— Ну… может, это не порча, а болезнь какая-нибудь…
— Не бывает таких болезньев, — убежденно сказал Тибо. — Порча это, господин мой. Определенно.
Видя, что я все еще колеблюсь, Тибо с упреком добавил:
