на второй этаж нет, разве что сказать, что в поход на Столбы мы с Бейбутом решили пойти? Иду я один, оставив своего соседа сторожить сумки с вещами и покупками.
В галантерее, где сегодня трудится Маша, малолюдно, и мне выделяют пару минут на разговор.
— Записывай нас в столбисты! Идём мы с Бейбутом вдвоём! Где сбор? — сразу говорю цель визита я, ибо к нам уже присматриваются разновозрастные тётки — машкины коллеги, наверняка записные сплетницы.
— Есть ещё вариант — в пещеры сходить, — искренне радуется Маша, отсвечивая запудренным фингалом. — Туда с ночевкой, правда, ходят.
— У меня клаустрофобия, — вру я, и, видя вопрос в глазах девушки, добавляю. — Тесных помещений боюсь.
— Ты боишься? — удивляется Маша.
Нечасто парень моих лет, говорит, что чего-то боится, тем более девчонке.
— Так-с, идти решили шестнадцатого, с вами нас будет уже двенадцать, — записывает себе в блокнотик Маша пару фраз.
— А так это ещё и через неделю, а то Бейбут переживал, у него чемпионат города по боксу, — радуюсь я.
— А тебя не взяли? — спрашивает девушка.
— Я член сборной СССР и чемпион СССР по боксу, мне это соревнование не нужно, — улыбаюсь я, радуясь возможности похвастать.
Маша на секунду заново меня осмотрела оценивающе и фыркнула еле заметно.
«Не понравился, или молодой для неё», — понял я.
— Надо же, какие у тебя ухажёры! Целый чемпион! — услышал я мужской голос за спиной.
Вот чего не хочу, так это драться. Вздыхая, оглядываю хама.
Глава 3
Стройный парень лет тридцати, рубаха с засученными рукавами открывает ряд татуировок, плюс нечто невнятное на пальцах изображено. Сидел или косит под урку?
— Вечер в хату. Ты кто по жизни? — говорю, что вспомнил из фени.
Урка опешил.
— Слышь, боксер, я ведь не посмотрю…
О чем он собирался сказать, я не дослушал — резко ударил кулаком ему под ребро, и рукой придержал — упадёт ещё, витрины побьёт.
— Тебя в школе не учили, что девочек бить нехорошо? — спросил еле слышно я, хотя мне пока ответить не могут. — Женщин бить — последнее дело.
— Она мне изменяет, — просипел тот. — Тебе, правильному, не понять.
— Два варианта: не живи с ней или терпи. Ещё услышу хоть слово грубое о ней, найду, и тебе параша на зоне за радость будет. — Ясно? Не слышу.
— Ясно мне…А ты, — развернулся он к Маше, — на суд завтра не опаздывай и учти — алименты я всё равно платить не стану, может вообще не от меня она, — сказал парень.
— Да она копия твоя! — ахнула его жена. — Будешь платить двадцать пять процентов, куда денешься.
— Устроюсь сторожем на полставки, будешь десять рублей получать, — со злостью сказал муж.
— Ты это, если будут проблемы, скажи, и на развод могу с тобой пойти, — предлагаю я.
— Нет, не надо, спасибо. Мой папа ему уже всё объяснил, и ты ещё чуть не побил, — засмущалась Маша.
— Зря не побил, руки чесались, — признался я.
То, что у судьбы есть чувство юмора, я понял, выйдя на улицу и не увидев Бейбута там, где я его оставил. Мой друг нашёлся за углом, а рядом с ним сидел, прислонившись к кирпичной стене магазина, с разбитым лицом этот самый муж.
— Что? Он сам нарвался, толкнул меня, чуть не разбил майонез в банке, а потом ещё и узкоглазым обозвал! — огрызнулся на всякий случай Бейбут, ещё не зная, что я его ругать не стану. — Теперь и он узкоглазый! Злой как черт был, а я при чём?
— Всё правильно сделал, — солидно сказал я. — Нечего девушек бить и маленьких!
— Он бьёт как кувалдой, у меня в голове звенит, — пожаловался вслух парень.
— Что ты хочешь, он тоже боксёр, — притворно посочувствовал я.
— Да я ударил-то его раза три, — ворчал мой друг по пути в общагу.
— Нормально всё, это муж Маши, продавщицы, он ей фингал и поставил, хотя они уже месяц как не живут вместе, и завтра суд у них по разводу, — прояснил я.
Дома прожорливый сосед решил сразу подкрепиться. Зеленый горошек с майонезом и с салом домашним. Я его научил такому перекусу. История с женитьбой ненадолго выскочила у Бейбута из головы.
Иду к Киму, того опять нет на месте, а мне бы насчет собрания комсомольского поговорить. Плакат-объявление рисовать некому! А по-другому как собрать всех? Решаю просто напечатать на машинке информацию и развесить листки в разных местах — на этажах, на двери столовой и т.д. Секретарши у Кима сейчас нет, а машинка есть, но в сейфе, мать вашу. Иду в «ленинский класс», где хранятся комсомольские документы разные, у меня тоже тут сейф есть! Неожиданно обнаруживаю в кабинете Ирину Моклик, с редким отчеством — Франтишковна. Она тоже из Комитета комсомола школы и была раньше правой рукой комсорга Пашки, который школу уже закончил. А она, стало быть, нет. Странно, я думал, мы вдвоем с Бейбутом в Комитете остались. Ну, всё равно, три члена — это мало, довыберем.
— А ты чего так рано в школу вернулся? — сняла с языка мой вопрос девушка.
А она за год похорошела, был лишний вес, и нет его. Да мордашка у неё спесивая, но не воротит от неё меня. Может поэтому ответил дружелюбно:
— Я, Ир, с фестиваля вернулся в этот понедельник, сегодня вот в Комитет комсомола города поеду. Хочешь со мной? — спросил я и добавил: — Вот тебе значок в подарок привез.
— Значок? Фестиваль? — немного растерялась деваха, ведь жили мы с ней немирно. — Хочу! Поехали! Надо только написать объяву первокурам насчёт комсомольского собрания, пока они в деревню не уехали. Ты же знаешь, что они раньше других уезжают. Так вот, в городской Комитет комсомола желательно ехать уже с делами вновь прибывших комсомольцев. Я изучала список поступивших и написала несколько объявлений.
— Сам за этим пришёл сюда, а ты видишь, уже всё сделала! Тогда давай после обеда собрание проведем, а объявления я сейчас
