В темной щели дупла метрах в семи над землей действительно что-то зашевелилось.
— Вон, вон она, Ко-ля! Смотри, какой у нее клюв умный! И глаза! А уши у нее маленькие и сердитые — она днем плохо видит и сердится от этого. Привет, привет, сова! Как дела? Хорошо ночью мыши ловились? А быков много поймала? Я видела, ты ночью одного тащила — ты с ними поаккуратней, а то ка-ак схватит! Быки, они такие!
Николай освободил из мешка руку и приветственно помахал в сторону дупла:
— Доброе утро, сова! Извини, что мы тебя беспокоим! Мы больше не будем, правда, Лойка?
— Не будем, не будем! Спи, сова!
— А скажи, Лойка… Эти рыбешки, головастые такие…
— Это быки которые? А, они глупые и злые! Их Пуш лапой ловит!
— Откуда они взялись такие? Тут что, другой рыбы нет?
— Ты разве не знаешь, Ко-ля? Деда рассказывал: давно-давно реки были большие-пребольшие, широкие-преширокие! Прямо как отсюда и во-он дотуда! Представляешь? И в них водилось много-много больших красивых рыб. Правда-правда: некоторые были даже больше меня! А бычки были ма-аленькие, вот такие: меньше пальца! И плавали у самого берега. А потом реки стали как сейчас, и красивым рыбам стало тесно и грустно. Они стали уплывать или умирать. Некоторые остались, но бычки поедали их детенышей. Потом красивых рыб совсем не осталось, а бычки выросли большими. Они все едят: комаров, мух, лягушек, птиц маленьких и друг дружку тоже едят. А в самих есть нечего — одна голова колючая да хвостик!
— А про тоху Дед тебе что-нибудь рассказывал?
— Не-ет, про это все и так знают!
— А я не знаю, я же здесь недавно совсем!
— Ну-у, Ко-ля! Когда реки были большие, у них на берегах жили другие люди, ненастоящие — как ты, как Вар-ка, как… Даня. Они жили в домах из деревьев и совсем не умели прятаться. Представляешь, чтобы построить один дом, им нужно было убить много-много деревьев! Наверное, они были злые… Они ловили и ели зверей и рыб. А еще они закапывали в землю маленькие тохи, и потом вырастало много-много кустов с ма-а-аленькими тохами на корнях. Они их выкапывали и ели.
— Тоха… картоха… картошка, что ли?!
— А, ты знаешь! Потом демоны прогнали тех людей. И тоха стала расти сама. Только она редко встречается — надо уметь находить места, где ее раньше закапывали.
— Почему же… почему вы сами ее не сажаете и не выращиваете?
— Да ты что, Ко-ля!? Ты как маленький, прямо! Демоны же сразу заметят и прилетят!
— Извини, Лойка! Мог бы и сам сообразить… Что же это я все лежу и лежу? Идти надо!
— Мы успеем, Ко-ля, успеем! Пустая земля уже совсем близко, а там так скучно! Скажи, а в Царстве Небесном есть деревья и звери? Они будут со мной разговаривать?
— Н-не знаю, Лойка, ведь я там не был… Но, думаю, там есть и кусты, и деревья, и птицы, и звери. Они обязательно будут тебя любить и с тобой разговаривать!
— Как здорово! Я там стану красивой-красивой, прямо как мама! И Даня туда придет, только, наверное, еще не скоро… А ты уже старый, Ко-ля, и мы там с тобой скоро встретимся, правда?
— Ох, не знаю, Лойка… По вашей вере не все ведь попадают в Царство Небесное.
— Ты… убивал, да? Демонов, да? Из тьмы внешней?
— Не расстраивайся, Лойка! Такая жизнь…
— Но это же несправедливо! И Джон, и Ханс, и Сталик, и другие… Они же не нарочно! Кто-то же должен прогонять демонов!
— А ты знаешь, как они их прогоняют?
— Что ты, Ко-ля! Детям нельзя про это знать! Иначе ангелы их не возьмут живыми в Царство Небесное! Но Сталик все равно хороший…
— Ладно, буду вставать, — вздохнул Николай и начал выбираться из спальника. «Что ж, все логично: принцип несообщающихся сосудов. Самый надежный способ не сболтнуть лишнего — это ничего лишнего и не знать. А вот я уже знаю». Он откопал в мешке зубную щетку и отправился вместе с Лойкой к воде.
Протока была неширокой и мелкой, а вода в ней изрядно взбаламученной. Мокрый Пуш сидел на той стороне и облизывался. Чебик расположился на этом берегу — он сидел на корточках на гнилом бревне, одним концом уходящим в воду.
— Правыми, правыми греби, дурак бестолковый! Я кому говорю?!
— Ой, что это вы тут делаете? — всплеснула руками Лойка.
— Ты что, не видишь? Мы жабенка запускаем!
— Сейчас нашлепаю, Чебик! Его же бык съест!
— Не, не съест: Пуш всех быков разогнал. Правыми, правыми греби, дурак! Вот бестолковка — опять по кругу поплыл!
— Злой мальчишка! Жабенок маленький еще! Он же сухопутный совсем, а ты его в воду!
— Ты ничего не понимаешь, женщина! Он же на лодке, только грести еще не научился — по кругу все время плавает.
Означенное животное, вяло шевеля лапами, действительно сделало круг и приблизилось к берегу. Путешествовало оно не просто так: под брюхо ему в качестве поплавка был подложен гладко обструганный удлиненный кусочек коры.
— Во, видишь: он на лодке!
Чебик аккуратно взял земноводное за спинку и переместил его к себе на бревно.
— Не свалишься? Здесь сиди! А-а, вот в чем дело! Тут у лодки дно неровное, поэтому его все время вбок заворачивает.
Чебик извлек из кармана шортиков перочинный ножик с обломанным до половины лезвием и стал подстругивать кусок коры. Потом продемонстрировал результат своих трудов Николаю:
— Во, видишь: теперь ровно! А с этой стороны я углубление сделал — вот тут. Это чтобы у него пузо не соскальзывало, а то он сначала переворачивался все время.
Николай повертел в руках маломерное судно:
— А он лапы не натрет о борта, когда грести будет? Может, ему вот тут и тут лунки такие сделать?
— Да, лунки — это правильно. Только надо, чтобы по размеру подходило! Иди сюда, жабец, я тебя мерить буду!
Самое интересное, что лягушка, потихоньку перебравшаяся уже на дальний конец бревна, подчинилась бесцеремонному требованию и поползла обратно. Чебик подсунул кусок коры ей под брюхо, отметил ногтем положение лап и вновь принялся работать ножиком.
— Во! Сейчас поплывешь!
Чебик положил «лодку» в воду и придвинул ее вплотную к бревну:
— Давай загружайся, толстопузый.
Лягушка стала покорно переползать с бревна на кусок коры.
«Пустая земля» такой и оказалась на самом деле — ни кустов, ни деревьев, только редкая трава, да и то не сплошным покровом, а как-то кусками, пятнами. Пуш сказал, что они успеют вовремя, и даже с запасом, если выйдут на рассвете. Было заметно, что ему очень хочется идти дальше, но ослушаться полученного от кого-то приказа он не смеет. Он облизал лица детей, ткнулся носом в грудь Николая:
