Другой вариант: ты соглашаешься, как ты говоришь, «втемную». Тогда ты должен будешь оказаться в нужное время в нужном месте. Как — не твоя забота. Прилетит вертолет, ты молча подпишешь бумаги, сфотографируешься на память, попрощаешься с детьми и… свободен.
— В каком смысле?
— В прямом: можешь сразу сдаться комфашам, а можешь попытаться вернуться сюда. Шансов немного, конечно, но они есть.
— А что я буду делать у комфашей? Может, они меня сразу и пристрелят?
— Вряд ли. Им нужна информация о нас. По крайней мере, раньше всегда была нужна. Теперь уж и не знаю… Ты им сразу все расскажешь. Все, что знаешь.
— Ага, это в том случае, если я ничего важного знать не буду, да?
— Конечно. Это касается и тебя, и твоего приятеля. Наш район комфаши называют «Мертвые земли». Но, как ты заметил, они совсем не мертвые. Народу здесь живет довольно много, и в последние годы комфаши сюда почти не суются. Очень редко кто-то из наших попадает к ним. Но если попадает, это обычно приводит к санации местности. Что такое «санация»? В лучшем случае они будут долго и упорно обстреливать с вертолетов предполагаемое место, где расположен поселок или деревня.
— А в худшем?
— Ну-у, вариантов множество: ковровая бомбардировка (знакомо?), напалм, химия… Кроме, пожалуй, десанта — на это они даже возле границы редко решаются.
— Значит, тут просто никто ничего не знает, чтобы не выдать?
— Конечно. Здесь же нет никакой армии — просто живут люди.
— Страна в стране? И война… А Гонители?
— Стоп! Или ты не понял?
— Понял. Почти половину. Не знаю, как Вар, но «вслепую» я ничего делать не буду. У вас, похоже, нет выбора, и, простите за цинизм, я могу выдвинуть кое-какие условия.
— Рискни, Коля!
— Запросто. Вы мне все объясняете, вводите в курс, так сказать. Я принимаю решение. В любом случае плата за услугу — гарантированная возможность вернуться туда, откуда мы пришли.
— Но ты уловил, что если начнешь ориентироваться в событиях и географии, тебя нельзя будет даже выпустить жить у нас в деревне? Ты будешь опасен для всех. И отпустить вас в эти, как ты их называешь, другие миры тоже нельзя, потому что я не понимаю, что это такое.
— Думаю, что можно не спрашивать, почему бы вам просто не отпустить нас туда, на сопку.
— Можешь спросить, и я отвечу. Нужно отправить детей. Это важно для всех. Ради этого многие погибнут. С вами или без вас — мы все равно попытаемся. Ваш отказ — это много лишних смертей людей, которые виноваты только в том, что родились на свет. Понятно, какой у меня выбор?
— Понятно. Знакомая ситуация… Ладно, я — играю! Но с условием! Как Вар, я не знаю…
Старик в ванной даже не повысил голоса:
— Петя, если этот парень, Вар-ка, готов играть по тем же правилам, пусть зайдет. Только глаза ему завяжи — старый я уже.
Еле слышно скрипнула дверь, и Вар-ка шагнул внутрь.
— Привет, Вар! Ты все слышал?
— Конечно, Коля! Нас, похоже, опять вяжут.
— Еще как! Тебе повязка не давит?
— Давит немного, но так приятно чувствовать себя могучим колдуном, у которого даже взгляд опасен!
— Молодые люди! У вас еще будет время поболтать… может быть. Что вы хотели узнать?
— Говори ты, Коля, а я помолчу от греха.
— Ладно… Валентин Сергеевич, тут у вас что? Зона экологического бедствия? Резервация? Что это за территория?
— Что значит «экологического», я не понимаю, но бедствие, как видишь, налицо. Как в твоем мире обстоит дело с поворотом северных рек?
— Все нормально: отбились! Официальная версия — отказались из-за протестов ученых и общественности. На самом деле, наверное, у партии и правительства были какие-то другие резоны, но дело свернули.
— У нас не свернули. У нас — повернули!
— Так во-о-от в чем дело! И мы, конечно же, болтаемся в бассейнах тех самых рек, которые повернули! Которых больше нет — одни пустые долины! Во-от оно что! То-то я смотрю… Но почему… почему такие… гм… странные растения, животные и… люди?! Я понимаю: нарушение равновесия в природе, разрушение биоценозов… Но то, что мы видели, это же все… гм… явно на уровне генов!
— Говори уж прямо: кругом сплошные уроды! Мне, правда, иногда кажется, что уроды живут как раз там — за границей санитарной зоны.
— Валентин Сергеевич, по-моему, изменение водного режима, характера руслового стока и прочего не должно привести к такому.
— Для народа Страны Советов нет ничего невозможного, ведь он вооружен единственно верным учением! Конечно, дело не только в этом. А что в твоем мире было известно о самих работах по переброске стока северных рек?
— Ну… почти ничего. Намеки, слухи… Например такой: работы уже начаты, на водоразделе установлено и подорвано несколько ядерных фугасов средней мощности с целью перемещения колоссальных объемов грунта. После этого район закрыт на карантин сроком на тридцать лет. Понимаете, когда я только начинал учиться — курса, примерно, до третьего — эта тема как бы витала в воздухе. Все наши преподаватели, конечно, имели допуски к информации разного уровня секретности, но нам почти ничего не рассказывали. Тем не менее чувствовалось, что люди ожидают начала чего-то грандиозного, когда и они сами и их ученики будут востребованы государством со страшной силой. Подозреваю, что в те годы как раз приближалось окончание карантина. Мы же должны были стать геологами по гражданской специальности и офицерами инженерно-строительных войск — по военной. А потом случилась какая-то подвижка в «верхах», и все рассосалось.
Допустим, что у вас тут произошло нечто подобное — развалить водораздел континентального порядка, пожалуй, действительно можно только ядерными фугасами, установленными «на выброс». Но, насколько я помню, после подобных взрывов радиоактивное заражение местности минимально и сравнительно кратковременно, не то, что в случае взрыва ядерного реактора атомной электростанции. Так, например, города, подвергшиеся у нас атомной бомбардировке в конце прошлой войны, давно отстроены заново и заселены. Никаких мутантов там нет, наоборот — чуть ли не самый высокий процент долгожителей в Японии. Здесь же мы видим…
— Послушай, Коля, — мягко прервал его Валентин Сергеевич, — я не бог, не член ЦК и даже не засекреченный академик — и никогда ими не был. Я простой инженер и могу только догадываться, как это все получилось. В другой обстановке ты, может быть, лучше меня бы во всем разобрался.
— И о чем вы догадываетесь?
— У меня мало информации, но было много времени, чтобы ее жевать. Какие-то работы на водоразделе велись давно. Кажется, они активизировались после подписания Советско-Американского договора о паритетном сокращении запасов ядерного, химического и биологического оружия. Там еще, помнится, был мораторий на космические исследования и информационную агрессию. А в районе водораздела, по слухам, были какие-то заводы или лаборатории. Возможно, под шумок о повороте рек наши просто взорвали какой-нибудь заводской комплекс или склады. Может быть, даже на глазах у американских инспекторов. Не зря же после этого с Советского Союза сняли продовольственную блокаду. А Центрально-Сибирскую впадину объявили зараженной территорией — карантин на тридцать лет. Потом еще на тридцать, потом еще.