Наконец все разрешилось, нашлись добровольцы-проводники, Иван повел своего протеже смывать многомесячную грязь, а я вернулся в господские покои.
Аля ждала меня в итальянской гостиной на штофном диване в компании скромно одетой девушки, своей ровесницы. Они о чем-то оживленно говорили.
Я не стал задерживаться и, раскланявшись с девицей, прошел в трегубовскую спальню. Аля без приглашения последовала за мной. Василий Иванович уже немного оклемался после бурной сцены и с нетерпением ждал объяснений. Пришлось рассказать ему байку о том, что нам случайно стало известно о готовящемся против него заговоре, который мы приехали расстроить.
О сложных отношениях с Вошиным я упомянул только в контексте оскорбительного гонорара и его грубого поведения сегодня утром.
Трегубова, как человека праздного и романтически настроенного, очень заинтересовали детективные подробности нашего «расследования». Пришлось врать с листа, только слегка опираясь на имевшие место факты.
Получился целый рассказ том, что Але был голос свыше, предупреждающий об опасности, грозящей Трегубову (о существовании которого она еще сегодняшним утром не ведала ни сном, ни духом).
Мы с ней погадали на кофейной гуще, и вышло, что его хотят извести ядом. Тогда мы отправились его спасать и прибыли в последнюю минуту. Дальнейшие события Василию Ивановичу были известны, но он попросил их уточнить и с удовольствием выслушал детективную версию в моем литературном изложении.
В свою очередь Василий Иванович рассказал историю знакомства с Вошиным. Подружились они еще в Петербурге, во время службы в Преображенском полку. Когда Трегубов, получив богатое имение, вышел в отставку, Вошин не захотел расстаться с любимым другом и последовал за ним в деревню.
Здесь он взял на себя управление и вскоре стал незаменимым человеком. Потом к нему приехала сестра Аграфена Михайловна, которую Иван Иванович стал сватать за Трегубова. Последний вяло сопротивлялся, но, в конце концов, подчинился настоятельным советам заботливого друга и сделал девице предложение.
Судя по всему, Василий Иванович был милым, незлобивым, небольшого ума человеком. Ему крупно повезло только с выигрышной внешностью. С ее помощью он вытащил из императорской постели козырную шестерку.
На более высокую карту не хватило талантов, но и то, что у него оказалось на руках, дарило приятную, сытую жизнь. Его бедой, на мой взгляд, был талант притягивать к себе всяческих аферистов. Как я заметил, вслед за Иваном Ивановичем уже выстроилась целая очередь прохиндеев, имеющих виды на него и на его имущество.
С одной из таких особ Аля беседовала в итальянской гостиной. Однако, в отличие от моей любезной, у меня не было ни малейшего желания устраивать жизнь и дела этого баловня судьбы.
Ревность, которой я, естественно — было бы к кому — не испытывал, не имела к моей позиции никакого отношения. В русском фольклоре есть соответствующая поговорка: «Свинья грязь всегда найдет». Мне было ясно, что Трегубов, со своим мягким характером, так и будет всю жизнь привлекать людей, подобных любезному другу Ивану Ивановичу. Такие люди, как он, в чем-то даже социально опасны. В конце концов, это в его имении, на его средства построили страшную тюрьму, а он не удосужился дойти до задов своей усадьбы и помешать творимому здесь произволу и преступлению.
Впрочем, как истинный русский человек, я все-таки лучше отношусь к душевному и честному лентяю Обломову, чем к хапуге и рационалисту Штольцу (если кто помнит таких персонажей из романа Гончарова «Обломов»), однако, если будет нужда, дело предпочту иметь со вторым, а не с первым.
Теперь, когда Вошин был разоблачен, Трегубов задним числом начал вспоминать жалобы, которым он «не придавал значения», дворовых девушек, сельских старост, обобранных им зажиточных крестьян.
Аля была всецело на стороне жертвы (симпатяги-тунеядца) и корчила недовольные гримасы моим мысленным комментариям к его безответственным поступкам.
В конце концов, мне надоело слушать душевные стенания простофили, и я предложил обыскать комнату управляющего в надежде найти в ней какие-нибудь материальные доказательства его подлых поступков.
Трегубову идея понравилась. Он тут же приказал слуге позвать дворецкого и отдал необходимые распоряжения. Вошин вызывал к себе такую ненависть у всех живущих в доме, что все, что предпринималось против него, делалось быстро и очень добросовестно. Через полчаса обыск был закончен, и торжествующие слуги притащили целый клад, найденный в сундуках бывшего управляющего.
В спальню хозяина собрались все его родственники и приживалы. Вид ценностей разбудил у них нездоровые инстинкты. В адрес опального управляющего посыпались угрозы и проклятия.
Оказалось, что все присутствующие, свято блюдя интересы Трегубова, давно подозревали Ивана Ивановича в корысти, собирались его разоблачить, да вот как-то не получалось. Я не стал вникать во внутренние отношения этого тесного, скучного и неинтересного мне мирка. Тем более рассматривать вместе с ними найденные сокровища.
Меня не заинтересовали ни ювелирные украшения, ни мешочки с серебряными монетами, ни пачки ассигнаций. Вот если бы там оказались какие-нибудь необычные вещи, которые могли указать на связи Вошина с моими недругами, было бы совсем иное дело. То, что я попал в эту передрягу не случайно, а меня в нее опять каким-то образом втянули, не вызывало почти никаких сомнений.
Разговор в спальне велся на двух языках: русском и французском. Я не прислушивался, о чем говорят между собой эти неинтересные мне люди. Но вдруг меня как будто током ударило: моя Алевтина, которая и по-русски говорила через пень-колоду, вдруг вмешалась в беседу на французском языке!
Я еще мог как-то понять употребление ею новых слов, вроде «промблема», часто используемых мною, но французский язык, на котором она если и говорила когда-то, то только в раннем детстве, никак не объяснялся!
Оставив разгадку этого феномена напоследок, я пока что внимательно разглядывал Василия Ивановича. Завидовский барин был чудо как хорош, даже несмотря на болезненную бледность. Ему явно был не чужд комплекс нарцисса, чувствовалось, что он стремится всем нравиться, в чем, надо сказать, неплохо преуспевает.
Выразительные глаза светились добротой и лаской, разговаривая с кем-нибудь, он принимал только изящные позы, а когда к нему обращались, заглядывал в глаза и поощрял собеседника ласковой улыбкой. К этому присовокуплялись шелковистые вьющиеся волосы, которые дворовый парикмахер успел расчесать и уложить, идеальный греческий нос, мужественный волевой подбородок и милые ямочки на щеках.
