Начался новый семестр. Я ошибся, посчитав, что Снейп решил меня не наказывать. В первую же субботу мне пришлось драить несколько котлов, отмывать колбы и флаконы и размалывать в мясорубке личинки сонных мух. Снейп больше не заговаривал со мной о Потайной комнате и родителях. Все время, пока я отбывал свою повинность в лаборатории, он с недовольным видом проверял чьи-то домашние работы, и я был уверен, что мало кто получит за них хотя бы "выше ожидаемого".
Хагрид купил мне два отличных свитера — черный и темно-зеленый, а также целый пакет мяса и потрохов для магматического питона. До своего собеседника мне удалось дозваться только на третий день, когда я уже потерял всякую надежду: бродить по опушке леса на глазах у Хагрида и звать на парселтанге змею было, мягко говоря, рискованно. Впрочем, от питона я не узнал ничего нового. Пауки покидали замок, испуганные появлением василиска, но было неизвестно, где располагалось его логово — меньше всего пауки стремились знать такие подробности из жизни своего заклятого врага.
У меня почти не оставалось времени на рисунки — Флитвик и Макгонагалл загружали меня больше остальных преподавателей, а ведь была еще история, к которой я по своему обыкновению притрагивался только перед контрольными, и астрономия, где приходилось полагаться лишь на Пирса.
— Это же так просто, — говорил мне Пирс, когда я в очередной раз списывал у него домашнюю работу. — Ты как творческая личность должен понимать.
— Я понимаю, — отвечал я. — Космос — это круто. С метафизической точки зрения. Но все эти цифры, азимуты, периоды вращения, заходы и восходы, долгота и широта, всякие там противостояния, затмения… у меня каша в голове! Так что позволь я буду просто тупо списывать.
Самым сложным для меня являлось определение созвездий. Хоть убей, но я не мог понять, чем Цефей отличается от Лебедя, а Пегас — от Рыб. Как я ни старался, звезды не складывались для меня в какие-то узнаваемые формы, и было совершенно непонятно, почему вот эти три-четыре звезды — Единорог (где они там нашли единорога?), а эти — Скульптор (подумать только, скульптор!). В этом году мы заканчивали изучение солнечной системы и в следующем должны были приступать к исследованию галактики. Рассматривая в библиотеке звездный атлас, я находил определенное очарование в названиях далеких звезд — иногда они были настолько странными, что не запомнить их было невозможно: Граффиас, Зубен эль Шемали, Альният… Но я сильно сомневался, что смогу вычислить время их восхождения в Северном полушарии, запомнить звездную величину, правильно высчитать градус высоты и расстояние. С легкой завистью я наблюдал за Пирсом, который обожал астрономию и мог часами рассказывать о строении вселенной, с легкостью употребляя непонятные мне термины вроде параллакса, склонения и спектрального класса.
После нового года нападения на учеников прекратились, и стали поговаривать, что чудовище, кем бы оно ни было, убралось из Хогвартса или вернулось в свое логово. Я не был в этом уверен, однако больше ни разу не слышал шепота за стенами, а палочка Левиафана вела себя более-менее уравновешенно. Впрочем, с некоторых пор я начал замечать на себе косые взгляды Поттера, хотя, судя по всему, он не поделился содержанием нашей зимней беседы с Уизли и Грейнджер. Я был невысокого мнения о его аналитических способностях, но, возможно, ему все-таки удалось сложить два и два. В любом случае, заговорить со мной он не пытался.
Огненная плеть слушалась меня все лучше. Я уже мог разрубить неподвижный пень на три-четыре части одним изящным движением и решил приступать к работе с подвижными целями. Заколдовав пень так, чтобы он быстро передвигался по залу, я охотился за ним, воображая себя аврором, гоняющимся за Пожирателем Смерти, который, впрочем, сдавался без боя и сопротивления.
Медленно, но верно, я читал остальные книги по тибетской магии, которые не находились в Запретной секции. В основном это были жизнеописания мастеров и рассказы о монастырях и школах, однако из этих историй возникала вполне четкая картина того, что же происходило в волшебном мире Тибета, Непала, Индии и Китая. Меня все сильнее затягивал этот мир. Возможно, размышлял я, голос крови — не такая уж пустая теория. Кто знает, кем был мой китайский родитель?
В пасхальные каникулы перед нами встала непростая задача — выбрать дополнительные предметы, которые мы будем изучать на третьем курсе.
— Отец пишет, чтобы я выбрал арифмантику и древние руны, — недовольно сказал Нотт.
— Мой то же самое написал, — ответил Пирс. — Руны я, конечно, возьму, но арифмантику…
— Не бери арифмантику, — помотал головой Флетчер. — У меня сестра выбрала ее в свое время, так теперь не знает, куда от этих чисел деваться. Профессор Вектор хоть и выглядит божьим одуванчиком, но тетка жесткая.
— Твоя сестра ведь на пятом? — спросил Нотт. Флетчер кивнул.
— Значит, в этом году сдает С.О.В.?
— Ага. Вся в учебниках и конспектах, из библиотеки не вылезает, прямо как Ди. Ну, нам-то еще не скоро, так что не стоит волноваться.
Я тоже склонялся к тому, чтобы взять руны. По моему мнению, выбор был небольшой. Кто из выросших среди магглов, находясь в здравом уме, будет изучать маггловедение? И уж тем более я не собирался выбирать арифмантику, с моей-то любовью к числам. Оставались руны, прорицания и уход за магическими животными. Некоторое время я соблазнялся мыслью выбрать прорицания и уход: прорицания, которые вела полубезумная профессор Трелони, представлялись мне царством покоя и работы собственной фантазии, а уход за магическими животными я вот уже два года "проходил" с Хагридом. Однако, когда пришла пора заполнять ведомость, которую Макгонагалл пустила по рядам на трансфигурации, против своей фамилии я вписал "прорицания" и "древние руны". На прорицаниях буду отдыхать, а руны того глядишь и пригодятся, рассудил я.
Весной, как известно, обостряются различные расстройства, вот и в Хогвартсе при наступлении этого времени года произошло сразу несколько событий, свидетельствовавших о помрачении умов. Во-первых, василиск снова выполз из своего укрытия — на этот раз в больнице оказалась Гермиона Грейнджер и какая-то девочка из Равенкло, — во-вторых, Хагрида отправили в Азкабан, тюрьму для волшебников, а в-третьих, Дамблдора временно отстранили от должности. Я считал, что отстранение Дамблдора и заключение Хагрида больше похоже на чей-то полночный бред, и не представлял, кому такое могло придти в голову, пока однажды на уроке зельеварения Малфой не начал выступать.
— Мой папа всегда говорил, что Дамблдор слишком мягкий и что зря он пожалел Хагрида, оставив его в Хогвартсе. Хотя где сейчас Дамблдор? Надо надеяться, новый директор будет вести себя умнее… — разглагольствовал Малфой. — Впрочем, одну услугу Хагрид нам все же оказал — открыл Потайную комнату и избавил нас от пары-тройки грязнокровок, — тут он выразительно взглянул на меня.
