Женя любил доставать и рассматривать, за ночь куда-то потерялась, так что он был совершенно без настроения.
– Доброе утро, Ванюша, – улыбнулся Петров, полагая, что Приблудный не должен страдать от его дурного расположения духа.
– Доброе, доброе, – хмуро откликнулся Ванька, валяющийся на настиле с записной книжкой в руках. – Что вы делаете сегодня? Не хотите сходить со мной в город? Мне надо навестить знакомого Учителя и забрать для него посылку, – он заглянул в блокнот и озвучил будто по писаному, – вы же все равно тут, в Ташкенте, совершенно один.
– А Ильфа вы уже не считаете? – улыбнулся Женя.
Приблудный как будто только и ждал этого вопроса:
– Вы про того Илью Ильфа, который ваш покойный соавтор? Так он же уже лет пять как умер.
– Перестаньте, – поморщился Женя. – Это не смешно.
Да, вчера Петров шутил про эксгумацию, только на самом деле ему все еще было сложно думать о смерти друга так, чтобы это не причиняло боли. Даже после того, как он видел Ильфа живым. Когда ты пять лет не можешь вытащить из души занозу, странно думать, что ранка заживет за неделю.
– Кстати, Ванюша, вам не попадалась моя телеграмма?.. Засунул куда-то, не могу найти.
Ванька наморщил нос, взъерошил пятерней волосы и встал:
– Вы про телеграмму от Михаила Файнзильберга? Ту, где он вызывал вас в Ташкент?..
Петров озадачился: рыжий Миша не присылал ему никаких телеграмм, и приехать в Ташкент он его не просил. Пару месяцев назад он написал жалобное письмо, в котором рассказывал про свои страдания в эвакуации и просил собрать по друзьям тысячу рублей, и все.
– Нет-нет, другую, от Ильфа, – сказал он.
– Так он уже пять лет назад как мертв! – сделал круглые глава Приблудный.
После чего посмотрел в записную книжку, перевел взгляд на Женю и медленно, будто читая, сказал:
– Слушайте, вы как будто еще не проснулись. Напоминаю: вас зовут Евгений Петров. Вы писатель, журналист и военный корреспондент. Ваш бывший соавтор, Илья Ильф, которого вы ищете, умер от туберкулеза в тридцать седьмом или в тридцать восьмом. Он никак не может прийти или прислать телеграмму, понимаете? Это бред.
Петрову стало ясно, что Приблудный будет дразниться и дальше. Он был неуловимо похож на попавшего в дурную компанию гимназиста. Такие только и рады прицепиться к товарищу, позволившему себе показать, что его задели чьи-то обидные и несправедливые слова.
Видеть такое поведение у человека возраста «чуть за тридцать» было странно, но, с другой стороны, Приблудный все-таки был поэтом. Ему в таких вопросах полагались скидки.
– А что, по-вашему, Ваня, я делаю в Ташкенте? – полюбопытствовал Петров.
– Вы прилетели сюда по просьбе брата вашего покойного соавтора, Миши Файнзильберга! – обрадовался вопросу Ванюша. – Сейчас он доделает документы, вы заберете его в Москву, а потом полетите обратно на фронт, – Ванька снова сверился с блокнотом. – Если вас, конечно, возьмут обратно. Вас и в увольнительную отправили потому, что контузило, и у вас начались проблемы с головой. Все ваши встречи с Ильей Ильфом это галлюцинации. Поверьте…
– Поверю, когда вы скажете, что миром управляют масоны, – не выдержал Петров. – Ваня, что за ребячество?!
Приблудный надулся. Женя посмотрел на его обиженную физиономию и пошел умываться. От яркого ташкентского солнышка у него поднялось настроение, а сиюминутное желание пойти домой к Анвару с Тохиром, найти там Ильфа и нажаловаться ему на остроумного шутника Ваньку пошло на убыль.
«Не буду мешать Иле общаться с братом», – подумал Петров.
Он решил поздороваться с Ширяевцем, но дома того не оказалось. Встретивший Женю у порога Николай Алексеевич Клюев сказал, что тот ушел на рынок, и предложил выпить с ним чаю из самовара. Благо Ширяевец сказал располагаться и чувствовать себя как дома.
– Благодарю, – улыбнулся Петров, – но меня ждет Приблудный. Я обещал вернуться ровно через минуту. Если задержусь, он меня потеряет и страшно обидится.
В глазах крестьянского поэта мелькнула тень разочарования:
– А я думал, мы с вами одни! – произнес он, пожалуй, с обидой. – Ванюша сказал, что уйдет на весь день. У него были какие-то поручения от «учителя».
Петрову немедленно вспомнилось клюевское «красивый, как дамасский клинок» и десятичасовые страдания Ваньки из-за того, что его поцеловал мужик.
– Нет, Ваня тут, в сарае, – заявил Евгений Петрович. – Пойдемте, позовем его, а то обидится.
Клюев ненадолго задумался – Петров даже удивился мрачности, спустившейся на высокое чело – а затем туча ушла, и Николай Алексеевич просиял:
– Конечно! Обязательно позовем!
Ванюша, конечно, от перспективы пить чай вместе с Клюевым в восторг не пришел. Пока они грели самовар и пили чай с оставленными для них Ширяевцем баранками, Ваня бросал на Петрова недовольные взгляды и всячески намекал, что рассказывать Клюеву про то, что объект его воздыханий еще никуда не ушел и сидит в сарае, совершенно не по-товарищески. Взаимосвязи со своими дурацкими шутками насчет Ильфа он не улавливал.
Впрочем, это не мешало Приблудному вести оживленную беседу о современной поэзии,весело препираясь с тем же Клюевым за чаем с баранками. Но потом общество крестьянского поэта все же начало его обременять, потому, что он принялся дергать Петрова за локоть и напоминать, что они собирались в город. Вот прямо сейчас!
– Пять минут, Ваня, я схожу за деньгами, – решил Петров.
Он вернулся в сарай, снова вспомнил про утренний парад Ванькиного остроумия и вздохнул. Задумался на секунду, а не спрятал ли Приблудный телеграмму от Ильфа, чтобы та не испортила его идиотский розыгрыш, но шарить в вещах товарища было стыдно. Все же Петров бросил взгляд на ту часть настила, где спал Приблудный – и заметил в щели между досками шарик скомканной бумаги.
Издалека бумага походила на телеграфную, и Женя полез доставать. Он с ужасом думал, что вещь, которую он так берег, могли порвать и засунуть в настил как мусор, но обошлось. Это оказался обрывок какой-то другой телеграммы:
«ДА НАСТАИВАЮ ТЧК ОБЯЗАТЕЛЬНО ТЧК УМЕР ДВАЖДЫ ТЧК ОЧЕНЬ НУЖНО»
