«А ночь была тихой и звездной».
Петров снова сел за стол и взял в руки веревку. Она была плотной и немного шершавой. И в голове не было ни одной мысли, кроме той, что…
«Если вы так скучаете по покойному другу, что он вам даже мерещится, так какого черта вы мучаетесь?»
В самом деле, зачем Приблудному так шутить?
«Ночь была тихой и звездной».
«Если вы так скучаете, вот веревка».
«Если вы…»
Петров попытался вспомнить хоть одно слово из телеграммы Ильфа, но вместо этого в голове вертелись слова Ваньки Приблудного про веревку.
Это казалось важным. Ужасно важным. Если бы это не было важным, Ваня, наверно, не стал так об этом рассказывать.
И он бы не притащил веревку, правда?
Петров полез на стол.
Голова болела, и Женю, кажется, трясло, и ночь была тихой и звездной, и страшно стало настолько, что скользящая петля в его пальцах показалась утешением – желанным и драгоценным.
И нужно было только накинуть веревку на балку и прыгнуть в короткую агонию, и тогда…
«Агонию?»
Какую, мать вашу, агонию, второй раз за месяц?! Как будто ему не хватило впечатлений в падающем самолете?!
Петров выронил веревку, слез со стола и дрожащими руками ощупал висок. К черту Приблудного и его шутки!
Он при всем желании не мог выкинуть из головы свою смерть, и повторять эти впечатления уж точно не собирался! И наплевать, кто там что говорит! Еще посмотрим, кому там к психиатру понадобилось!
Злость помогла собраться.
Петров все еще дрожал, а от мысли, что он сейчас собирается ослушаться Ваньку, накатывал страх,
и ночь
все еще
была тихой и звездной
…но Петров все же смог глубоко вздохнуть и вполголоса произнести несколько непечатных слов. А спустя пару минут даже дойти до полевой сумки и трясущимися руками нашарить огрызок карандаша.
Сесть за стол уже не получилось – сил не хватало. Петров писал лежа.
«Ночь, когда умер Ильф, была тихой и звездной», – записал он на чистом листе. Это почему-то казалось важным. Но почему, он не знал.
Почти таким же важным, как и взять веревку, залезть на стол и что там дальше по списку.
И еще…
«Приблудный».
К этому пункту в списке очень просилось нецензурное дополнение. Но Женя решил, что это будет неконструктивно. Ему и без того было, что записать.
Итак.
Приблудный.
Его советы.
Его друзья.
Обрывок чужой телеграммы, застрявший между досками.
«ДА НАСТАИВАЮ ТЧК ОБЯЗАТЕЛЬНО ТЧК УМЕР ДВАЖДЫ ТЧК ОЧЕНЬ НУЖНО»
И странный чай, после которого начала болеть голова.
***
Дальнейшее Петров помнил урывками. Вот он составил список и вышел из сарая, и там, во дворе, был Клюев со странной улыбкой и предложением пройтись. Петров счел его подозрительным и посоветовал ему гулять с Ванькой Приблудным.
Потом из-за ворот появился Ильф, он выглядел очень счастливым. Петров старался вести себя с ним как ни в чем не бывало, только он, кажется, все равно что-то заподозрил.
В следующей вспышке Евгений Петрович рассказывал про Приблудного, а Иля качал головой и фыркал:
– Женя, в самом деле, так не годится! Послушать вас, так Ванька связался с какой-то дурной компанией, и его нужно срочно спасать. Бросая все другие дела. Но это совершенно не объясняет, что стряслось с вами, почему у нас в сарае валяются какие-то подозрительные веревки, и к чему эта пометка насчет моей смерти.
– Я думаю, это просто неудачная шутка, – оправдывался Петров, не зная, куда деться от строгого взгляда соавтора. – Я просто перенервничал, вот и все.
Потом, как в гоголевском «Ревизоре», появился Приблудный. Он выскочил откуда-то из-за дома, подошел к журналистам и спросил с живым интересом:
– Женя, а вы там с кем разговариваете? Вы кого-то видите?
Потом Ильф выговаривал Ваньке за его шутки, а тот обижался:
– Нормальные шутки, просто вокруг одни неженки! Один вот вообще вчера спать не мог! Вас искал! А потом схватился за одеяло и спал так!
Слушать подобные обвинения было ужасно. Пускай Петрову и было плохо от чая, он все равно попытался взять себя в руки и объяснить Иле с Приблудным что он, черт возьми, не неженка!
– Я просто… я просто хотел… мне опять снились эти проклятые похороны…
Никак не получалось объяснить внятно. Да, Петрову приснилось, что Илю опять хоронят, и это было так страшно, что он проснулся в холодном поту. Глупо, но он никак не мог успокоиться. Жене ужасно хотелось убедиться, что его друг в порядке, но идти для этого к Анвару с Тохиром было бы сущим идиотизмом. Он сходил покурить, но тревога не отступила, и он решил посмотреть телеграмму. Только она куда-то подевалась, а, может, он просто не нашел ее в темноте. Зато Женя наткнулся на колючее шерстяное одеяло Ильфа, неприбранное с прошлой ночёвки, и сразу почувствовал себя лучше.
Дело было не в том, кто неженка, а кто нет. Петрову просто требовалось что-то надежное, чтобы вернуться в реальность. Он разрешил себе взять краешек одеяла – только краешек! – и держался за него, засыпая.
Неизвестно, удалось ли Петрову внятно объяснить это. Но Ильф явно сделал
