— Не боюсь.
— А мельницу?
— Тоже скажешь!
— А теперь представь, что будет, если их увидит человек в первый раз в жизни. Он испугается?
Аля задумалась, наморщив носик, и засмеялась:
— Наверно.
— Вот и тебе страшно, потому что никогда таких вещей раньше не видела. Ты, поди, дальше своей деревни нигде не была?
— Почему не была, была в самом Санкт-Петербурге.
— Ишь ты, — удивился я, — когда же ты там успела побывать?
— Не знаю, я тогда совсем маленькая была, ничего не помню.
— А откуда знаешь, что была?
— Люди сказывали, что меня барин оттудова привез.
— Так, выходит, ты не здешняя?
— Нет, меня барин с собой привез и Максимову в приемыши отдал. А потом, когда замуж выдавал, в людскую жить отправил.
Мне наш разговор делался все интереснее.
— А родственники у тебя какие-нибудь есть?
— Нет, только Максимовы.
— А этот Максимов тебе кем приходятся?
Аля задумалась, потом ответила:
— Крестным, наверное. Я, как все дети, тятю тятей звала, мамку — мамкой. Потом как большая стала, люди сказали, что я приемная.
— А фамилия у тебя девичья какая?
— Знамо, Максимова. Так токо в деревне-то по фамилии не кличут, а все больше по имени.
Мы вернулись к тому, с чего начали. Похоже, что с происхождением Алевтины оказалось не все просто. Зачем было помещику везти маленькую девочку из Петербурга, а потом отдавать приемышем в крестьянскую семью?
Если она крепостная, то должна быть где-то записана… Как это называлось у Гоголя в «Мертвых душах»? В «ревизские сказки».
Если Аля внебрачная дочь — то причем здесь крестьяне?
Обычно помещики давали своим внебрачным детям какую-нибудь непонятную фамилию, вроде Герцена или Фета и воспитывали их в благородном духе.
— А покойный барин тобой интересовался, отличал как-нибудь?
— Не знаю, он к нам в деревню редко ходил. Я его издали видела, когда он на охоту или в гости через деревню ездил, а вот тятю отличал, кажон год рубль давал.
— А с отцом твоим можно встретиться?
— Так он второй год как помер.
— Ты не знаешь, барин в деревню только с тобой приехал, или с вами был еще кто-нибудь?
— Камельдинер был при нем, Михеич, только он тоже помер, когда я еще малая была, и жена его тетка Пелагия.
— Это которая ключница? Пелагия Ниловна?
— Она самая.
«Ну, эту-то бабенцию я быстро разговорю», — подумал я.
— Тихон! — позвал я. Никто не отозвался.
— Я за ним сбегаю, — подхватилась с места Аля.
— Тебе пока бегать не стоит, поправься сначала.
— Тогда надо из окна во дворе кому наказать, ему и скажут, — нашла выход из положения Аля. Она окликнула игравшего во дворе мальчонку и ему велела разыскать Тихона. Хмурый, похмельный слуга возник минут через десять, когда у меня начало кончаться терпение. Повторялся сценарий вчерашнего дня.
— Быстро умываться и завтракать, — грозным голосом приказал я. — К завтраку принесешь из буфета бутылку мальвазии и покличешь Пелагию.
Упоминание о вине оживило душу моего Планше, а втихую от Али показанные рожки предали ему необходимое ускорение. Тишку как ветром сдуло.
«Умывальные принадлежности» были доставлены без промедления, и я приступил к утреннему туалету. Удалить Алевтину, от греха подальше, я не мог, да и следовало начинать приучать ее к моим «странностям».
Реакция на мои манипуляции у нее была примерно такая же, как и у Антона Ивановича, только с переменой акцентов. Если его больше заинтересовало бритье, то Алю, соответственно, чистка зубов. Пришлось объяснять, для чего это делается.
— А мне можно попробовать?
Запасной зубной щетки у меня не было, пришлось отдать свою. Девушка долго, с душой, драила зубы и с сожалением, по моему настоянию, прополоскала рот.
— Ишь, скус-то какой! — похвалила она пасту «Блендамет». Тяга к экспериментам так затянула Алю, что мне пришлось поделиться с ней не только зубной щеткой, но и мылом, и, уже совершенно не по делу, пеной для бритья. Мои скромные предметы гигиены произвели на Алевтину большое впечатление. Она попеременно все нюхала, пробовала на вкус и делилась со мной радостью первооткрывателя. В конце концов пришлось их отобрать, чтобы приступить к завтраку.
Вместе с блюдами в нашу комнату была доставлена и милейшая Пелагия.
Добрая женщина долго чинилась, отказываясь сесть за стол с «барином».
В конце концов, уступив уговорам, начала ломаться, не соглашаясь принять на свою пышную грудь первый стакан сладостной мальвазии.
Дальше, впрочем, дело пошло быстрее и без задержек. Тем более что верный Тихон, чтобы зря не бегать, принес из буфета не одну, а две бутылки вина и емкость для себя.
Так что день у нас начинался празднично.
Пить с утра сладкое вино было противно. Однако на что не пойдешь ради святого дела? Тихона, после приличной порции, я отправил в коридор. Але, чтобы не спаивать малолетних, давал вина только пригубить и основное внимание сосредоточил на Пелагее Ниловне.
После второго лафитника ключница развеселилась, а после третьего наша дружба переросла во взаимную привязанность.
— Слыхал я, матушка, что ты вдовеешь.
— Вдовею, сударик, который уж год вдовею, — сообщила женщина не без игривости в голосе.
— Тяжко, поди, одной?
— И не то слово, очень тяжко. А какой золотой человек был мой Иван Михеич, таких уж нынче и не сыскать.
Мы пригорюнились и вином помянули покойного.
— А слышал я, что ты, Пелагия Ниловна, с покойным барином сюда приехала?
— С ним, кормильцем нашим. Мы с Михеичем ихние холопы, опосля ихнего батюшки Африкан Савича в наследство им достались. Мы, милый сударик, не деревенские какие, мы не простого звания, мы и в Москве и Санкт-Петербурге живали. С нами не шути! А уж каков человек золотой был барин-то покойный, Леопольд Африканыч!
Мы опять дружно пригорюнились и помянули лафитниками покойного барина.
— А не знаешь ли ты, Пелагия Ниловна, как и когда к твоему барину Алевтинка попала? — как бы невзначай, спросил я. Знатная холопка зыркнула на Алю хитрым, тревожным взглядом и уставилась на меня умильно честными глазами.
— Запамятовала, батюшка, как есть запамятовала. Да сам посуди, сколько годов-то прошло.
— Правильно, что запамятовала, — похвалил я старуху. — Барин наказал запамятовать, ты и запамятовала.
— И то, — подтвердила она, — мы барскую волю завсегда чтим.
— Зачем же сейчас созналась, что врала? — удивленно спросил я.
Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.
