— Зачем же сейчас созналась, что врала? — удивленно спросил я.
Пелагия Ниловна, поняв, что проговорилась, конфузливо заулыбалась, прикрывая кончиками платка щербатый рот.
— Ты не трусь, — успокоил я ключницу. — Барин-то помер, теперь значит, и обета нет. А нам с Антоном Ивановичем для государственной надобности в подробности все изложи.
— Так он, покойник-то, Леопольд Африканыч, никому не велел сказывать.
— Да, поди, сама ничего толком не знаешь, — сказал я с театральной пренебрежительностью и разлил вино по лафитникам.
— Знаю, да не всякому скажу, — упрямо проговорила ключница и выпила, не дожидаясь меня.
— А, спорим, не знаешь!
— Спорим!
— Вот я говорить буду, а ты подтверждай, коли знаешь.
— Говори!
— Девчонку твоему барину привез толстый барин в статском платье.
— А вот и врешь, все наоборот.
— Это я тебя проверяю, привез военный, но некрасивый.
— Это он-то некрасивый?! Да таких красавцев свет не видывал.
— А что Алевтинка в господское платье одета была, тоже вру?
— А где то платье? Где? — зачастила ключница, с ужасом глядя на меня.
Где оно теперь, было бы понятно даже дураку.
— У тебя в сундуке.
Пелагия Ниловна мрачно посмотрела на меня, налила себе одной, выпила и утерла рот ладонью.
— Ты, барин, если сам все знаешь, зачем спрашиваешь?
— Честность твою проверяю. Если врать будешь, значит, нет в тебе честности. Как тогда тебе Антон Иванович сможет ключи доверить? Враз сошлет в птичницы, да еще выпороть велит.
Пелагия Ниловна не на шутку испугалась.
— За что ты меня, барин, без вины казнишь. Мы свой долг знаем. Все как на духу расскажу.
— Давай рассказывай.
— Военный ее, Алевтинку эту, привез на красивой карете.
— Это ты уже говорила. Мундир на нем какой был?
— Оченно богатый, весь золотом шитый, а позади на портках ключ золотой висел.
Мне делалось все интереснее. Про золотой ключ «на заднице» я слышал, дед часто рассказывал, что один из моих прадедов был камергером, и родственники постоянно подтрунивали над его формой.
Аля, не вмешиваясь в разговор, напряженно смотрела на ключницу, как будто что-то вспоминая.
— А медальон где? — спросил я строго, вспомнив, что в старинных романах обязательно фигурировал медальон.
— Ничего такого не знаю, ничего такого не ведаю, — запричитала жадная тетка, — Все, что, было, отдам, мне чужого не надо. Я чтоб чужую былинку…
Я не стал слушать и отослал ее за вещами. Ключница поспешно удалилась, и мы с Алей остались вдвоем.
— Ты все поняла?
Аля кивнула.
— Старуха что-нибудь скрыла?
— Того военного звали Комелкер.
— Может быть камергер?
— Точно, камергер.
Тетка Пелагия его разговор с барином подслушала. Камергер этот обещал, если про меня никто не узнает, вотчину барину дать.
— Это и я уже знаю. Имени его она не помнит?
— Так я же сказала, камергер.
— Это не имя, это должность, ну, вроде как пристав. Имя нужно знать.
— Имени не вспоминала.
— А из вещей ничего не утаила?
— Колечко с зумрудом.
— Изумрудом, — поправил я.
— Да, точно, кольцо с зумрудом и крестик. Они на дне сундука запрятаны, в старом сарафане.
Я подумал, что Аля, скорее всего, внебрачный ребенок какой-нибудь аристократки, и отыскивать ее родителей будет и сложно, и незачем.
— Значит, я байструк? — побледнев, спросила она.
— Что значит «байструк»? Может, ты царская дочь.
— Теперь ты меня презирать будешь, — неизвестно к чему сказала девушка, и у нее на глаза навернулись слезы.
— Ты можешь объяснить, в чем дело? — возмутился я.
— Я же говорила, что ты не человек, а ты спорил.
— Причем здесь я?
— Меня все должны презирать, а ты об этом даже не думаешь.
Я хотел было ее поцеловать, но в этот момент вернулась ключница с детскими вещами. Мы развязали узелок и рассмотрели Алино приданное. Все детские вещицы были в очень хорошем состоянии. Больше всего мне понравилось шелковое платьице, отделанное кружевами ручной работы.
Я осмотрел все вещи, рассчитывая найти какие-нибудь метки. Однако ничего похожего мне не попалось. Пелагия Ниловна приняла живейшее участие в моих изысканиях и чувствовала себя героем и жертвой бескорыстия. Я помешал ей парить в империях и велел принести крестик.
— Какой крестик? — удивилась она, с повышенной честностью глядя мне в глаза.
— Тот, который лежит в сундуке, завернутый в сарафан.
— А так это ты про барышнин крестик, — обрадовано воскликнула она. — А я-то, дура, и не поняла.
— И кольцо с камушком не забудь, — напомнил я. Бедная женщина дикими глазами посмотрела мимо меня, перекрестилась и бросилась бегом исполнять приказание. Аля рассмеялась.
— Видишь, как рождаются сказки? — спросил я. Мы с волнением ждали возвращения ключницы, перебрасываясь ничего не значащими фразами. Пелагия Ниловна довольно долго отсутствовала, видимо, переживая очередной удар судьбы. Наконец, она вернулась.
— Вот, барин, барышнины вещи, — сказала она совершенно трезвым голосом и положила передо мной на стол золотое кольцо с огромным изумрудом и резной крестик с инкрустированным эмалями Спасителем. Обе вещицы, без сомнения, были музейного уровня. Крест был непривычно удлинен и показался мне скорее католическим, чем православным.
Впрочем, я в таких вещах совсем не разбираюсь.
Аля сразу завладела кольцом, а я поднес крестик к окну и попытался его исследовать на предмет происхождения.
Работа ювелира была слишком тонка для моего зрения. Разобрать без лупы детали отделки оказалось невозможно.
С обратной стороны креста была выгравирована какая-то подпись. Мы с Алей поменялись изделиями. Кольцо было невероятно сложного плетения из червонного и зеленого золота с красивым изумрудом. Такие вещи не могли не иметь своей истории, и это вселяло надежду отследить владельцев.
У Али появлялся реальный шанс разыскать своих родственников.
Пока мы занимались украшениями, честная ключница тихо, по-английски покинула нас.
— Судя по этим вещам, ты из богатой семьи. Выходит, ты не крестьянка, а дворянка. Обратила внимание, как Пелагия тебя сразу начала «барышней» именовать?
— Но я же мужняя жена, значит, солдатка, — грустно сказала новоявленная барышня.
Я вспомнил, что, действительно, Аля, как замужняя женщина, попадала под юридический казус. В России социальное состояние женщин признавалось по состоянию мужа. Выходит, Леопольд Африканович, уходя из жизни, сделал ей последнюю подляну, выдав замуж за крепостного.
