— Вольно. — Лекс кивнул эытянувшимся бойцам и нырнул в отворенную дверь.
Сержант увязался за ним, но поймав взгляд капитана, остановился у входа, на всякий случай пробормотав:
— Я тут побуду, хорошо?
— Да, спасибо.
Кузов был решеткой поделен на две части. В клетке, под щелью окна, комом тряпья лежал приговоренный.
Нужно было отпереть дверь, шагнуть внутрь, но руки и ноги отказывались повиноваться. Наконец Лекс пересилил себя. Услышав шум, Тойво изогнулся, вытянул жирную шею.
— Лекс! Ты пришел… Что будет, Лекс? Я не мог, понимаешь? Там женщины вышли с детишками на руках. С малышами совсем. На колени стали. И что, мне их танкерами давить надо было? — По его испачканным щекам покатились слезы. Лекс сел на корточки рядом:
— Нечем тебя обрадовать, увы.
— От же мутафажья матерь! Таки расстрел?!
— Мне очень жаль, я ничего не мог изменить…
Тойво завыл раненым шакалом, потом рассмеялся, закашлялся. Сначала Лекс думал, что он продолжает кашлять, но оказалось — плачет. По-бабьи, навзрыд.
— Я н-не мог, — лепетал он, уткнувшись в выстланный соломой пол. — Дети… б-бабы… ну как же их… Детишки-то и не пожили совсем! И ведь это я п-приказать должен был! Ты бы видел их глаза! Понимаешь? Понимаешь ты или нет?!
— Понимаю, — прошептал Лекс. — Нам нужно идти.
Он достал наручники, сомкнул на посиневших пухлых запястьях, перерезал веревки. Потом перерезал веревки на ногах и помог Тойво встать. Тот заскулил, запрыгал на одной ноге, Лекс его придержал.
— Таки расстрел, — бормотал Тойво как пришибленный. — А мне страшно, Лекс! Почему мне страшно? Я поганый трус, не могу в детей стрелять… Меня надо убить. И умирать мне страшно!
— Это приказ, — сухо проговорил Лекс. — Его специально мне поручили. Думаешь, мне легко? Да я лучше бы себе пулю в лоб пустил! Но это ничего не изменит. Ни-че-го. Единственное, если хочешь, я напишу письмо твоей матушке… Тойво скрутил приступ истерического смеха.
— Нету у меня матушки, — сказал он, отсмеявшись. — Меня в холмовейнике нашли. Давай, пошли уже. А то ждать вдвойне тошно.
Тойво замолчал и побрел к выходу, Лекс шел за ним. Конвойные у входа тотчас встали по обе стороны от Тойво и повели на площадку. Приговоренный замешкался, обернулся и получил прикладом под ребра. Его взгляд Лекс запомнит на всю жизнь: обида, негодование, а вот страха нет. Как у ребенка, который не задумывается, что может умереть.
Площадку обступили любопытствующие. На Тойво смотрели кто с жалостью, кто с ненавистью, но большинство — с пренебрежением. Он озирался в поисках поддержки и шевелил губами, подбородок его трясся.
— Привести приговор в исполнение, — проговорил Кир, — выпала честь капитану Лексу. Капитан! — Он протянул револьвер. — Приступайте.
Лекс сглотнул. Рукоять револьвера норовила выскользнуть из вспотевшей ладони. Главное, не смотреть на Тойво, забыть, что он человек.
— Ну же, капитан Лекс, — проговорил Кир ласково. — Или ты отказываешься выполнять приказ?
— Никак нет!
Лекс шагнул вперед, принял у сержанта холщовый мешок и будто врос в землю. Тойво продолжал бубнить и озираться.
— На колени! — приказал сержант Виктор, Тойво не подчинился, и получил удар по ногам, поставивший его на колени.
Никому Лекс еще не был так благодарен. Потому что иначе сделать это пришлось бы ему. Теперь надеть мешок на голову Тойво. Вот так. Повязать веревкой на шее. Странно, но дрожащие руки слушались. А ведь правильнее сейчас развернуться и пустить пулю промеж глаз Кира. Мутант недоделанный, это ведь он все подстроил и сейчас надеется, что Лекс не сможет выстрелить! Не бывать этому.
Дуло револьвера уперлось в висок Тойво — толстяк тихонько заскулил. Понимая, что тянуть больше нельзя, Лекс нажал на спусковой крючок. В ладонь ударило отдачей. Тело рухнуло на землю. Запахло мочой, дерьмом и кровью. Донеслись жидкие аплодисменты. Бросив револьвер рядом с телом, Лекс зашагал прочь, зыркнув на Кира так, что тот не рискнул его останавливать.
Ноги сами принесли Лекса к танкеру Глыбы. Барракуда подался навстречу, схватил за плечи, встряхнул:
— Капитан, приди в себя! Капитан Лекс! Он отстранился и уселся рядом с Кусакой. Сейчас Лекс понимал его, как никогда.
— Барракуда, дай-ка отхлебнуть из фляги! — приказал он. Отвинтил крышку и надолго припал к горлышку. Бормотуха обжигала горло, ложилась горячими компрессами на больные места.
Глыба протянул раскуренную сигарету, Лекс отказываться не стал. Затянулся, борясь с кашлем, выпустил дым из ноздрей.
— Он был моим приятелем, Тойво-то. Мутант их всех раздери! А Кира я прикончу…
— Поосторожнее с разговорами, — посоветовал Глыба, отбирая флягу. — И пить хватит. Тебе еще к людям идти, а ты ужрался, как… Кусака!
— А идите вы все! — Лекс опрокинулся на спину и зажмурился. Перед глазами стояло обиженное лицо Тойво.
Артуру снился город Древних: огромная свалка, башни из кузовов — до неба, выше туч, люди — тысячами, десятками тысяч, плотно, плечо к плечу, и Тамара — Тимми, в простом белом платье, протягивающая Артуру свои отрубленные уши. Кровь стекала с ее рук, и панцирный волк, истощенный, мелкий, лизал ставший красным песок, жадно тряс квадратйой башкой. Потом заревела сирена, и Древние уставились в небо — оттуда что-то падало, в черном мареве неслось к земле. Артур вскрикнул, проснулся — рев не исчез. Это надрывалась сирена на воротах. Одним прыжком он вскочил на ноги, уже при оружии, но еще сонный. Вокруг метались люди, раздавались команды, окрики.
В Артура врезался Курганник, ухватил за шиворот, куда-то поволок. Артур не сопротивлялся. Курганник оттащил его в угол, где у окна устроились Маузер с Тимми. Вождь мутантов Фирг со своими соплеменниками маячил неподалеку — его кудахтанье было хорошо слышно. Маузер подал Артуру автомат:
— На-ка. Похоже, хана нам. Не отобьемся. Курганник! Что там?
— Да что там… Правильно ты сказал: хана нам. Орден Чистоты пожаловал, ползуна Владыке в зад!
Фирг, внимательно слушавший диалог, взревел, соплеменники подхватили его крик, Курганник забормотал на мутантском наречии.
— Надо с ними поговорить, — неуверенно предложил Артур, — может, они захотят объединиться…
— Когда у нас полон двор мутантов? — Хамло неслышно возник рядом. — Уходить надо, пока они штурмуют ворота. Только все не уйдем, кому-то придется оборону изображать. А так — есть у меня тайный ход, хороший, проверенный…
Артур следил за Тимми: девушка держалась молодцом. Угроза смерти никак на нее не повлияла, Тимми жевала самокрутку, полуприкрыв глаза.
— Уйдем к Северному братству. Или к башмачникам, лучше к башмачникам, Горб мужик нормальный, — Хамло улыбнулся, — а нефтяник Гарпун — алчный придурок. Только добровольцы нужны, чтобы прикрыли. Смертники.
— Мутантов пустят? — Курганник встал у Хамла за плечом. — К башмачникам твоим? Это же считай в центре Москвы, да?
Хамло замялся. Видно было — не готов он решать за чужих людей. Вождь Фирг прислушивался, взрыкивал. Артур вдруг с холодной ясностью понял: сейчас Курганник вызовется помирать. Чтобы своих защитить — и мутантов, и Артура, и даже Тимми с Маузером.
— Нет. — Артур смотрел прямо на коновала. — Нет, Курганник. Не ты.
Вождь разразился речью на своем языке: бил себя в грудь, мотал гривой, скалился. Курганник что-то ответил Фиргу и только потом — Артуру.
— Извини, Артурка, должок за мной. Эти, из Ордена, все мое племя положили — и отца, и братьев, и дядьёв. А меня оставили. За тем, видать, чтобы я отомстил. Есть, знаешь, такая ненависть, которая жить заставляет. И меня держала. Потешусь напоследок, отправлю на их небеса несколько святош. Взрывчатка есть, хозяин? Беспомощно лупающий глазами Хамло кивнул.
Воцарилась тишина, даже мутанты затаили дыхание. Фирг развернулся к своим, ткнул троих, как показалось Артуру, наугад, в грудь, приказал что-то. Мутанты подошли к Курганнику и встали рядом. Добровольцы. Смертники.
— Вход в подземелье за вами взорву, — Курганник потер руки, — чтобы мясники следом не пробрались. Давай, хозяин, собирай людей. И уходите. Защитите Москву.
* * *
Крепкую стену возвели люберецкие и крепкие ворота построили. Монахи Ордена Чистоты штурмовали крепость, каждый миг ожидая контратаки. Это были отборные бойцы, крепкие, тренированные, отлично вооруженные, их сердца наполняло воодушевление: Хамло, глава люберецких, пригрел у себя мутантов, целую ораву, а значит, все внутри подлежали уничтожению. Очищению.
К удивлению монахов, люберецкие особого сопротивления не оказывали: смолкла сирена, прекратили стрелять с дозорных башен. Видно, затевали какую-то пакость. После короткого совещания монахи решили штурм не прерывать, но проявить осторожность: мало ли что. Хитрость мутантов известна всем.
