Две России перед окном, и он их сейчас видит отчетливо — одна дворянская, вполне европеизированная Петром Великим, а другая настоящая, древняя, кондовая, истовая — перечень длинный, а народная толща многомиллионная, из тьмы вековой. И эту «новую Россию» ненавидящая утробной злобой — что времена Емельки и покажут.
«А оно надо?»
Иван Антонович мысленно задал себе вопрос и покачал головой — классик ведь не для красного словца сказал — «не дай вам Бог увидеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный». А потому принялся размышлять дальше, почесывая себя в разных местах, что немало способствует умственной работе, как доказали многие поколения мужчин.
«Три миллиончика осталось — и что мы видим. Тысяч семьсот казаков, может восемьсот, но меньше миллиона. Пока свободных, но их уже пытаются захомутать крепостничеством. Правда, дворяне резко угомонились после восстания яицких казаков — звоночек был опасный. Потому запорожцев на Кубань выперли, не стали с ними воевать до посинения. А донские казаки сами… рабов имели. Малороссийские и сибирские городовые казаки службу несли. Они опасны для дворянства уже тем, что народец этот свободу самозабвенно любит и воевать умеет, за столетия научился. Так что с казаками дворянские власти предпочли добром договориться, оставив кой-какие привилегии. Не додавили, так сказать.
Полмиллиона приходится на духовенство, десятки тысяч церквей и сотни монастырей. Прорва народа на самом деле, оторванных от производительной деятельности. Грамотного народа, скажем так, и этот ресурс необходимо задействовать в государственных заботах и планах. По сути, два министерства простаивают — просвещения и культуры, плюс пенсионные и благотворительные фонды с подготовленными кое-как кадрами. Так что впрягать их в процесс надобно, для общего блага. А вот как — тут думать нужно, но «египетское пленение» церкви пора оканчивать и пусть выбирают себе патриарха — негоже государственную религию притеснять — тогда с идеологией проблемы нарисуются со временем.
Тысяч триста всяких купцов и торговцев, а также народившейся из заводчиков буржуазии — свой голосок имеют вялый, ибо дворяне их морщат как хотят. Даже именитая купчиха в церкви стоит далее, чем дворянка скороспелая, у которой муж только в прапорщика получил. Ресурсы у них есть — недаром Петр Алексеевич их всячески двигал.
Полтора миллиона полу привилегированных набралось. Миллион с лишком есть городские жители — мещане, ремесленники, лоточники, переселенцы иноземные, народец посадский, мелкие чинуши — «рвань целовальная», от подьячих. Мордовать власть их может, но не больше — определенные права все же имеют, да и грамоте многие обучены. Без них государству никак не обойтись, зело нужны.
И в остатке у нас сливки общества — дворяне! Краса и гордость, которых примерно четыреста тысяч набирается! Вот они и есть реальные властители этой страны, что Российской империей называется!»
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ «ОТ ВЛАСТИ ДНИ НАПАСТИ» Глава 1 Восточнее Шлиссельбурга Генерал-аншеф и сенатор Петр Панин после полудня 8 июля 1764 года
— Нужно поторопиться, господа! Марш скоро окончится — неприятель ждет нас на позициях в семи верстах! Нужно пройти еще час, потом привал, соберемся с силами и начнем атаку!
Петр Панин пристально посмотрел на генералов, что собрались на консилию после трудного пятичасового марша, в котором командующий всячески поторапливал уставших гвардейцев. Он хорошо знал, где остановились войска Миниха — у деревни Шальдихи, заняв там позиции и наглухо перекрыв канал и дорогу на Кобону, давнюю вотчину фельдмаршала со времен царицы Анны Иоанновны.
Все время движения генерал-аншеф мысленно ругал себя за недопустимую оплошность. Ведь он прекрасно знал, куда ушли войска самозванца, но при этом не обратил внимания на то, что вражеские полки демонстративно не предпринимают никаких попыток деблокировать Шлиссельбургскую крепость, предоставляя возможность выставить на батарейные позиции осадную артиллерию и готовиться к штурму. Ведь без малого тридцать верст расстояния инфантерия может пройти за семь часов, устроив на пути два-три коротких привала.
За такой большой срок можно подготовиться дать баталию на выгодных для себя правильных позициях, заблаговременно устроив артиллерию и подготовить редуты или шанцы. А он им дал на это обустройство не часы, а двое суток — теперь пробивать солдатские полки будет чрезвычайно трудно — все же инфантерия в них закалена войной с пруссаками и опыт имеет изрядный, побывав в баталиях.
И все потому, что поддались на обман!
Фельдмаршал Миних большой мастер на такие вещи и хитер как лис. И как не стыдно признать, но он провел его — если бы не Алехан, то штурм Шлиссельбурга стоил бы гвардии большой крови. Причем, совершенно бесцельный и абсолютно не нужный — самозванца в крепости не было, «царь Ивашка» просто удрал в Кобону, благо корабли с галерой у него под рукою постоянно находились.
Так что штурм победы бы не дал!
А вот огромные потери войска императрицы понесли бы. Царь Петр Алексеевич свыше тысячи лучших солдат угробил при штурме Нотебурга, да раненых втрое от этого числа насчитывалось — почитай сейчас это больше, чем в составе всех четырех батальонов лейб-гвардии Преображенского полка, включая бомбардиров. А это фактически половина того маленького корпуса, что находится под его командованием.
Дальше исход предугадать не сложно — армия фельдмаршала подошла к форштадту и раздавила бы гвардию, одержавшую «пиррову победу» и обескровленную при оной. Хитер старый Бурхард фон Миних, никто его обмануть не может. Сделал вид, что лейб-гвардия нанесла ему урон в первых боях, и быстро отошел, имитируя бегство.
Тем самым подставляя противника под орудия Шлиссельбургской крепости и запустив обманный слух, что именно там будет сидеть всю блокаду самозванец, «царь Ивашка». Вот на этом предположении все генералы и обманулись — Вадковский, Брюс, Чернышев, Алехан, да и он сам, принявший над всеми начало, маху дал.
— Мы бездарно упустили время и подорвали дух наших солдат, — пробормотал генерал-аншеф Панин, разглядывая колонны войск, что устремились на восток. Вернее, это преображенцы и семеновцы жаждали схватки, шли бодро, дружно вздымая пыль башмаками.
А сейчас перед ним еле брел арьергард. На лицах проходивших измайловцев откровенное уныние, Петербуржского гарнизонного полка солдаты не выказывали ни малейшего желания сразиться с врагом, ингерманландские драгуны с матросами смотрели на него волчьими взглядами, дезертирство у них просто огромное.
Из форштадта Панин увел всех, кого смог. Остался лишь осадный парк, по роте от «потешных» для охраны, да все корабли и барки, оставшиеся с минимальными экипажами — из моряков сформировали и вооружили две роты. Из конницы остались только два неполных эскадрона ингерманландских драгун — другая половина полка отправилась в поход вместе с гвардией, а еще один эскадрон уже перебежал к фельдмаршалу Миниху, воровскую присягу учинив самозванцу. Против Шлиссельбургского гарнизона вполне хватит, если тот всеми силами пойдет на вылазку. Однако, если мятежники с северного шанца батальон петербуржцев перевезут и высадку десанта сделают — то ситуация резко ухудшится.
— Ничего, нам бы победу в генеральной баталии одержать, да Ивашку изловить. Тогда война сама по себе окончится, а мятежников по болотам и лесам укрывшихся, рано или поздно всех переловим, да в Сибирь на поселение навечно и отправим.
Генерал-аншеф Панин говорил сам с собой, отвечая на мысленные вопросы, хмуро оглядывая последние колонны своего небольшого войска, уже изрядно потрепанного за эти дни.
Арьергарду Петр Иванович отвел участие лишь в демонстрациях, дабы Миниха ввести в заблуждение и заставить растянуть и без того малочисленные войска. Гнать их в атаку бессмысленно — или не пойдут, либо взбунтуются — и то, и то крайне опасно. Да еще Петр Иванович рассчитывал на восемь эскадронов кавалерии — лейб-кирасир и конногвардейцев, да на два десятка полевых орудий, что были распределены в пропорциях между двумя гвардейскими полками.
