— Нет птички в клетке! Скампвеи потому и не видно, что взяла Ивашку на борт вместе с бабами и детьми, да уплыли ночью еще в Кобону. Знаешь, что там вотчина фельдмаршала Миниха — теперь сам попробуй птичку вырвать из лап медведя! Вчера надо было нам на штурм идти, а ныне уже поздно… Обманули нас, на мякине провели… Что и говорить — провели за нос, как мужика пьяного на базаре…
Хрип Орлова был заглушен страшным грохотом — крепость окуталась дымом, дав общий залп из всех орудий. Шанец накрыло взрывами бомб, гвардейцы, и без того в плохом настроении, заметались. Слова Алехана слышали многие — а скверные новости имеют свойство распространяться мгновенно, как пожар в сухом лесу.
— Вот видишь, Петр Иванович, как дела пошли… Конец нам, выходит. А крепость брось обстреливать — бесполезно это. Как там первый император сказал — «зело крепок сей орех»… Не по зубам нашим, обломали мы их… Вознеслись горделиво… И шмякнулись жидким навозом… В большую лепешку дерьма превратились…
Петр Иванович осознал, что Орлова нужно немедленно убирать с глаз, иначе он всю гвардию в уныние приведет. А потому подошел поближе и сказал «добрым» голосом, на какой был только способен:
— Графа немедленно отвести к лекарям, и отправить на малой галере в Петербург немедленно, плыть удобно, боевые раны генерал-майор не растревожит. А господ генералов и полковников прошу немедленно собраться на консилию — мы выступаем незамедлительно!
Панин посмотрел, как гвардейцы бережно подняли Алехана и повели его к домам у протоки — там находился лазарет. Все же большой счастливчик этот плут и мошенник — выбрался живым из страшной передряги. Тут поневоле поверишь в его счастливую звезду…
Генерал внимательно рассматривал карту, стараясь найти в ней ответ. Силы, как он знал, примерно равные, и если гвардейцы пойдут в баталию как в последний бой, то нанести поражение войскам Миниха возможно. А потом бросить конницу на Кобону — может быть в этот раз самозванец не успеет из нее удрать, как из Шлиссельбурга…
Глава 18
Кобона
Иоанн Антонович
полдень 8 июля 1764 года
«Видимо, меня от взрыва той бомбы контузило изрядно, недаром в отключке полдня пролежал — потери сознания всегда чреваты нехорошими последствиями. Да и тошнота накатывала — первый признак сотрясения мозга. Одно хорошо, что теперь ясно — мозги у меня есть», — Иван Антонович мысленно пошутил над собою, ощущая заметную слабость.
«Сегодня ведь ровно неделя будет, как я в этой тушке очутился. Седьмой день наполовину прошел, а сколько сделано много. Вернее, изменения большие произошли, более чем серьезные. И самое главное лично для меня — я начал новую жизнь, причем в молодом возрасте, когда нет хворостей, не мучает отдышка, а ноги вполне себе носят мое тело. Можно только радоваться — а ведь три дня тому назад меня в зловонном каземате прикололи бы шпагой, или воткнули в живот штык.
Неприятная перспектива, что тут скажешь!
А жить благодать — лето кругом, от озера влажный ветерок, яблони отцвели. Как там у наших классиков сказано в бессмертном творении про «великого комбинатора» — «понюхал старик Ромуальдыч портянку и аж заколдобился». Да уж! А если без шуток — то выжил я не для того чтобы дальше жить, судя по всему меня для свершения работенки Высшие силы направили, пока неясно какой, но делать все равно придется. Явно не для того, чтобы я на этой кровати вступал в соития с любезной княжной или лишал девственности Марию Васильевну. Девица полна романтической любовью к несчастному принцу, и когда часы пробьют двенадцать, то Золушка превратится в невесту в прекрасном подвенечном платье. И они будут жить долго и счастливо, и умрут в один день.
Какую хрень только не навыдумывают!
Я не Петр Алексеевич, который императрицей сделал Марту Скавронскую, что до него прошла длинный извилистый путь от драгунской подстилки, содержанки старого фельдмаршала Шереметьева и горячей постельной утехи Алексашки Меньшикова. Вот где фарт поймала — в истории примеров таких маловато будет — из самой что ни на есть грязи выскочить в императрицы! Только в Византийской империи, что то такое с Феодорой было, но точно не припомню. А посему милых дам и мадемуазелей оставим пока в сторонке, к делам нашим они никакого дела не имеют».
Иван Антонович поднялся с кровати, и как был одет, в кружевные панталоны и такую же рубашку, прошелся по опочивальне, старательно размышляя, благо голова уже не болела надрывно — в висках только молоточки легонько постукивали.
«А имеем мы Екатерину Алексеевну… тьфу, это гормоны молодого играют — не в том смысле имеем! Кто же она, очаровательная особа по прозвищу Фике в юности, а сейчас Като?
Умнейшая женщина, раз почти тридцать пять лет правила такой страной как Россия, недаром дворянство не жалело о периоде самых восторженных и хвалебных отзывов — «блестящий век», «золотой век», «лучшее время» и тому подобные высказывания. Если посмотреть на карту Российской империи, на то есть веские основания.
Три раздела Польши — получили всю Правобережную Украину, всю Белоруссию, герцогство Курляндское с исторической Литвой — Жмудью тоже приплюсовали. На юге так вообще красота — покончили с Крымским ханством — триста лет набегов татарских работорговцев изрядно попили с нас кровушки. Огромное «Дикое поле», весь юг современной Украины, незаселенные людьми богатейшие черноземы. И все оно стало Новороссией, с такими городами как Одесса, Екатеринослав, Севастополь. Да и у турок отобрали изрядно, тот же Очаков или Бендеры.
Надо ликовать и радоваться? Ставить ей везде памятники — как «матери Отечества несравненной»? Ударить во все барабаны от радости?! Или может быть лучше подождать и подумать хорошенько.
Прикинуть клюв к носу, как говорится!
Сейчас в стране, как мне помнится, где то 23 миллиона жителей, плюс-минус лапоть. Из них двадцать миллионов самые бесправные существа, податное население, то, что исторически несет «тягло». И половина из этой массы крепостные крестьяне, самые обычные рабы, которых можно мордовать, продавать оптом и в розницу, и даже убивать — «Салтычиха» тут не исключение, а господствующее правило.
Другая половина податных чуть в лучшем положении — там государственные, то есть лично свободные, несущие тягло в пользу державы нашей. Удельные — собственность царской фамилии лично. Ее… нет, уже моя, значится, кхе. Монастырские…
Стоп, секуляризация проведена и миллион принадлежащих церкви крестьян уже поделили — крепостными стало большинство из них. А как без этого — свет Екатерина Алексеевна именно людскими «душами» постоянно задабривала дворянство, раздавая и государственных крестьян, которые от такой перспективы были не в восторге. А недовольство их вылилось в крестьянскую войну, ту самую, что возглавил донской казак Емельян Пугачев — напудренных голов в париках множество слетело. Так, это я далеко вперед забежал — с этим геморроем предстоит разбираться.
Далее — заводские крестьяне — их к фабрикам приписывают — производство примитивное, а потому рабский труд особенно требуется. Затем инородцы всякие — их собственные феодалы прессуют, всяких мурз, нойонов, ханов порядком хватает. Городовой и посадский люд, те, кто собственного дела не имеет, сюда приплюсовать нужно как наемных работников — имущества у них нет, кроме собственных цепей, как говорил товарищ Маркс. А потому кроме оного железа терять им нечего, а скупок «вторчермета» нет, через два с половиной века появятся.
Веселенькая картина — половина населения в рабстве, забитая и дремучая, а другая, хоть и не рабы, но не менее невежественная и прессуемая властью. И что в остатке?! А в нем те самые три миллиона, большая часть которых хоть какие-то права имеет, среди общего бесправия, а примерно десятая часть, тысяч триста, чувствует себя вполне вольготно, а многие даже кайфуют от имеющегося положения и ресурсов».
Иван Антонович подошел к окну — измайловцы стоят в щеголеватых мундирах, с косичками — ружья в руке, шпаги на поясе. А за ними мужики в посконных рубахах, бородатые, что-то сооружают непонятное. А их с тростью в руке какой-то то ли чиновник, то ли инженер подгоняет, обрушивая иной раз на спины — в результате воздействия, труд, видимо, «ускоряется», «новое мышление» приходит к нерадивому, как любил говорить эти фразы первый и последний президент СССР.
