Под конец стало невмочь. Косухин решил было кинуть карабин – у него оставался верный наган – но тут же одернул себя: он один, беляков – минимум четверо. Подумав, выбросил вещевой мешок. Или он доберется до места и встретит беглецов, или к следующему утру ему уже ничего не будет нужно…
Семен-Крест открылся неожиданно – Степа взобрался на очередную горку, деревья расступились, и он увидел заснеженную долину, крутые холмы по сторонам, серебристую неровную ленту замерзшей Оки, а прямо внизу маленький черный квадратик – деревянный дом. Все-таки он дошел…
Спускаясь, Косухин пытался разглядеть, нет ли кого у дома, но все было спокойно. Даже снег в долине лежал нетронутый – после ночного снегопада здесь никто не проезжал. Дом тоже казался пустым. Снег во дворе, у крыльца и у входа в сарай был чист. Огромный черный крест стоял чуть в стороне – и около тоже не было следов. Оставалось решить, как удобнее подобраться к избе.
Вначале Степа думал схорониться в сторонке и подождать беглецов где-нибудь за деревом, но понял, что попросту замерзнет. Тогда, прикинув, что «гости» прибудут с востока, от верховьев Оки, он стал осторожно пробираться к дому с противоположной стороны, надеясь, что с дороги его следы не заметят. Добравшись до крыльца, Косухин сбросил лыжи и осторожно запрыгнул на него, минуя ступеньки. Дверь, как он и ожидал, была не заперта. Степа постоял на пороге, осторожно вслушиваясь в тишину пустого жилища, но ничего подозрительного не почуял. Можно было заходить.
Вначале Косухин кинулся к печке, но тут же обозвал себя дураком – дым из трубы заметят сразу. Он подышал в окоченевшие ладони, попрыгал, чтобы разошлась кровь в ногах, и решил, что пора. Зарядив карабин, Степа положил его на лавку, подтянув ее к самой двери, сунул за пояс наган и пристроился у небольшого окошка, выходившего аккурат в долину. И почти сразу же увидел маленькую темную точку. Еще не веря в удачу, Косухин всмотрелся: прямо по замерзшему руслу Оки мчалась тройка.
Когда лошади замедлили ход и принялись сворачивать, Степа схватил карабин и передернул затвор. Лошади остановились саженях в тридцати. Кажется, беляки были с опытом, и просто так соваться в Степину засаду не собирались. Но уже темнело, и Косухин надеялся, что следы на крыльце все-таки не заметят.
Из саней вышли четверо. Лиц было не разобрать, но гада Арцеулова Степа приметил сразу. Троих мужчин он не знал, а вот четвертую и узнавать было не нужно. Странная девушка из дома на Троицкой что-то говорила белому гаду, и Косухину тут же захотелось вышибить стекло и срезать беляка из «винтаря». Пятый – немолодой бородатый мужчина, похожий на попа, остался в санях, остальные же о чем-то беседовали, показывая руками то на дом, то на сарай.
Косухин замер, сообразив, что беляки могут как следует осмотреться, и тогда он наверняка пропал. Но враги ошиблись, так же как и сам Косухин двумя днями ранее. Очевидно, их сбил с толку нетронутый снег во дворе. Бородатый, перекинувшись словами с высоким, стоявшим рядом с Арцеуловым, повел лошадей к сараю, а остальные, не торопясь, направились к крыльцу. Степа закусил губу и стал считать секунды. Пять, шесть, семь… Четверо – девушка, Арцеулов, высокий и очкарик, которого Косухин тоже помнил по дому на Троицкой – подошли шагов на десять к дому и остановились. Высокий что-то сказал остальным и, повернувшись, пошел к сараю, куда бородатый уже заводил лошадей.
Степа несколько растерялся. Даже если он задержит этих троих у крыльца, остальные легко снимут его первой же пулей. Конечно, можно было пристрелить кого-нибудь, хотя бы высокого, но Косухин не знал, кто из них – Лебедев, которого требовалось всенепременно задержать. Степа негромко чертыхнулся. Трое – Арцеулов, девушка и худой парень в очках – уже подходили к крыльцу. И тут Косухин понял, что должен сделать. «Гад же я, чердынь-калуга!» – успел подумать красный командир, прежде чем распахнуть дверь и выскочить на крыльцо…
– Стой, контра! – гаркнул он, щелкая затвором. – Ни с места, а то враз девку порешу! Оружие на снег!
Степа рассчитал точно – ствол карабина смотрел прямо в грудь той, что так убивалась по пропавшей кошке. Трое у крыльца замерли.
– И вы там, у сарая! Бросай оружие!
Беляки молчали, ошарашенные неожиданностью. Надо было спешить, пока никто не опомнился и не сообразил, что красный командир Косухин один – против пятерых.
– Кидай оружие, говорю! – вновь гаркнул он. – А то всех постреляю, чердынь-калуга!
Его глаза встретились с бешеным взглядом Арцеулова, и Косухину стало не по себе. И же послышалось испуганно-недоуменное:
– Степан, это вы?
Девушка его узнала, и Степе стало стыдно до неимоверности. Он попытался думать о революционном долге, но легче не становилось.
– Сволочь! – Арцеулов медленно снял с плеча карабин и кинул в снег.
– Давай-давай, контрик! – Косухину сразу же стало легче. – И револьвер тоже.
Револьвер упал рядом, тут же утонув в глубоком снегу.
«Который в очках, не опасен, – мелькнуло в голове у Косухина. – Значит, те двое…»
– Кидай винтари! – повторил он. – Живо!
Высокий, снял с плеча карабин, бородатый же недоуменно пожал плечами и поднял руки.
– Валите сюда! – продолжал Степа, довольный, что дело пошло. – Да побыстрее, контрики, шевелись!
Двое переглянулись и медленно, увязая в снегу, двинулись в сторону крыльца. Внезапно Степа уловил какое-то движение и быстро перевел взгляд на стоявших рядом. Вовремя – белый гад Арцеулов пытался сунуть руку за отворот полушубка.
– Ну, не балуй, беляк! – усмехнулся Косухин, приходя в хорошее настроение. – Мне тебя, гада, еще до трибунала довести надо!
Капитан замер. Степа рассчитал точно – беляк бросился бы, будь карабин направлен ему в грудь, но девушкой рисковать не решился.
– Стой, стой, – подбодрил он белого гада. – Померзни…
Сбоку послышались шаги – подходили двое, бородатый и высокий. Степа, отведя глаза от Арцеулова, взглянул на них. Пожилой бородач смотрел растерянно и не внушал особых опасений у него не было. Оставался высокий – не иначе тот самый неуловимый Лебедев. Косухин, не удержавшись, взглянул в лицо полковнику – и вдруг почувствовал, что карабин валится из рук, а воздух застревает в горле.
– А-а… – только и мог проговорить он, медленно опуская оружие, тут же показавшееся ненужным и лишним.
И в ту же секунду Арцеулов прыгнул. Он рухнул прямо на Степу, вцепился в карабин и, не разжимая пальцев, ударил локтем в висок. Косухин захрипел, падая на колени, и закрыл глаза. Капитан отскочил в сторону – ствол захваченного карабина смотрел на врага, бессильно завалившегося на бок.
