Нудно гудели неистребимые мухи. Вокруг стола слонялись вялые, невыспавшиеся слуги, не торопясь менять остатки завтрака на обеденные приборы. Судя по состоянию, из которого я выводил Петухова, трапеза не прекращалась вторые сутки.
Появилась красавица Маруся и внесла сумятицу и нервозность в обстановку. Она, как верная подруга, не оставляла своего сюзерена в тяжком застолье и была в том градусе, когда дам обычно тянет на скандал и выяснение отношений. Присутствие духовной персоны немного сдерживало ее темперамент, однако истеричные ноты в голосе позволяли предположить, что ее сдержанности хватит ненадолго.
— А почему меня не известили, что подают обед?! — вдруг раздался сдавленный бас, и перед нами возник несостоявшийся покойник.
Выглядел он еще неважно, но по столу глазами шарил с завидной резвостью.
— Что, батя, соборовать меня явился?! — весело спросил он отца Евлампия. — Зря надеялся, нашлись добрые люди, не дали помереть чистой душе! Вот он, благодетель и чудотворец! — объявила чистая и простая душа, показывая на меня пальцем. — С того света вернул, чтобы вы без компании не остались!
Судя по всему, Иван Иванович принадлежал к часто встречающемуся на Руси типу наглых приживалов, прячущих свою скаредность и жлобство под маской балагурства и простоты. Все это было написано крупными мазками на его глуповато-хитрой морде.
Иван Иванович подошел ко мне и с чувством пожал руку.
— Премного-с благодарен, — произнес он. — Чувствительно, можно сказать, тронут.
— Лучше деньгами, — ответил я, глядя ему прямо в выпуклые, наглые глаза.
— А вы, я вижу, шутник, милостивый государь! — ответил Петухов, натужно захохотав, и разом потерял ко мне всякий интерес.
Под первое блюдо разговор коснулся актуальной медицинской темы. Представления наших предков о лечении и лекарствах были совершенно дикие. Я с интересом слушал ахинею, которую они несли. Признав достижения науки, они тут же перешли к рассказам о фантастических случаях чудесных исцелений. По батюшкиным версиям, исцеляли молитвы и иконы, по Петуховским, — он оказался отставным полковником, — захудалые солдаты и полковые лекаря.
— Лежит, значит, генерал Апраксин у себя на квартире и помирать собирается, — рассказывал, в частности, Иван Иванович, — а вокруг него пять первейших лекарей из немцев. И так его лечат, и этак — ничего не помогает. Нихт, говорят, ферштейн, вас из дас, никакая наша немецкая наука эту болезнь вылечить не может. Ес ист капут герр генерал. Тут к адъютанту подходит самый замухрыжный солдатик, навроде ротного дурачка, и говорит: «Позвольте мне постараться, ваше благородие, его превосходительству поспособствовать». Адъютант подумал и говорит: «Изволь, а как не поможешь, велю сквозь строй». Вошел тот солдатик по фамилии Шандыбин в генеральскую спальню, встал на колени, произнес молитву, потом поднялся на ноги, поводил над Апраксиным рукой, перекрестил его и ушел, словом не обмолвившись. Только он за дверь, а генерал открыл глаза и встал здоровей здорового. Сам тому свидетелем был. Немцы только глазами лупают, ничего понять не могут. А был тот солдат по имени Васька Шандыбин из Смоленской губернии.
— Знать, Господь не попустил! — благостным голосом объявил батюшка. — Благослови его Господи и многая лета!
Фамилия солдата показалась мне знакомой. Я покопался в памяти и вспомнил одного очень колоритного Народного депутата.
— А каков он, ваш Шандыбин, был из себя, — спросил я, — морда кувшинная и голова дыней?
Петухов задумался, потом вспомнил:
— Нет, у того голова была арбузом.
— А вот я случай знаю, — заторопился батюшка Евлампий встрять в паузу. — Владыка наш архиерей Феоктистий, блаженной жизни иерей…
— Пошли искать Шандыбина, — перебил батюшку полковник, — а его и след простыл…
— Однажды был на богомолье в Новом Афоне…
— Туда — нет, сюда — нет…
Между тем принесли жаркое. Антон Иванович, не слушая гостей, амурничал с Марусей, и она заливисто хохотала его шуткам. Гости оставили праздные разговоры и опять взялись за еду, выбирая куски получше. Петухов жадно жевал, набивая опорожненное брюхо, священник отрезал мясо маленькими кусочками и пачкал бороду соусом.
— А скажи-ка мне, голубчик, — обратился ко мне поп, — ты какой будешь веры, нашей или турецкой?
— Вашей, — ответил я.
Краткий ответ не устроил батюшку, лишая темы для разговора. Он спешил застолбить участок, пока Петухов ворочал во рту куски мяса.
— А согласись со мной, голубчик, что наша вера правильней турецкой.
— Об чем звук, — невразумительно согласился я.
— И песнопения наши не в пример лучше турецких.
— Песнопения особенно, — опять подтвердил я правильность вкуса священника.
— А что у турков за вера, басурманская что ли? — поинтересовался Петухов между двумя проглоченными кусками.
— Нет, — подумав, ответил батюшка Евлампий, — басурманская вера у татар, а у турков вера турецкая.
— А во что они верят? — серьезным голосом спросил я.
— В нечистого, — перекрестившись, ответил священник.
— А я слышал, что в Аллаха, — не отставал я от новоявленного теолога.
— Все суть одна, — уточнил поп.
— Да вы никак Коран читали, коли все знаете?
— Он и по-русски-то читать не умеет, не то что по-турецки или арабски, — встрял в разговор Антон Иванович, отрываясь от осязания Маруськиных прелестей.
— Неужто правда? — искренне удивился я.
— Не сподобил Господь уразуметь науку сию, — грустно посетовал батюшка.
— А как же вы служите?
— По Господнему наущению, — сообщил священник, и начал путано и многословно объяснять, что в служении Господу главное не грамота, а вера и совесть.
Такие идеи я слышал в родном Отечестве и в более поздние времена. В зал, между тем, вошел мой Тихон и сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Барин, там Фрол Котомкин просится, сказывает, вызывали.
— Кто есть сей Фрол? — поинтересовался, с трудом поднимая веки, предок.
— Портной, — ответил Тихон.
— Это к тебе, — сказал Антон Иванович. — Ты, кажись, хотел себе фрак сшить.
— Отведи его ко мне в комнату, — велел я Тихону, с облегчением покидая скучную компанию.
Крепостной человек, портной на оброке Фрол Исаевич Котомкин оказался человеком лет пятидесяти в цивильной гoродской одежде с умным лицом и цепкими проницательными глазами. Войдя в комнату, он низко поклонился и представился, четко артикулируя слова:
— Фрол Исаев сын Котомкин, крепостной человек господина Крылова.
