— Если нужно повторить злодейство и истребить британских младенцев подобно царю Ироду — не отступлю.
— Надеюсь, до этого не дойдёт. Но вы должны быть настроены по-боевому, а не клянчить снисхождения у бесчестных деятелей. A la guerra com en la guerra.
— Только так! Спасибо, Александр Порфирьевич. До встречи в Лондоне.
Паскевич, взяв себя в руки, бодро отправился домой. Как бы дурно ни складывалось сие предприятие, в одном Строганов прав — предстоит битва без правил. От неё зависит жизнь единственного сына. Поэтому победитель французов и осман должен прибыть в Лондон воином, а не просителем.
Очередная смена настроения у мужа и его предстоящий торопливый отъезд вызвали массу вопросов у Юлии Осиповны, которые она не решилась задать вполне, ограничившись лишь целью вояжа. Со дня Пасхи князь сам не свой, особенно тревожно, что старается не подавать виду.
Связано ли это с незнакомцем, о котором с волнением рассказал Володя? Иван Фёдорович только отмахнулся — подумаешь, бродяга из бывших унтеров. Слишком решительно и нервозно отмахнулся.
Потом был сон — Александр Строганов, точно такой же, как перед ссылкой в Шушенское. На пять лет, ты будешь ждать? Гришка поведал, что тело, привезённое в фамильную усыпальницу, обгорело настолько жутко, что никакой уверенности нет. Однако на той артиллерийской батарее у трёхфунтовых пушек все полегли. Выходит, граф мог быть похоронен в общей могиле, а в Москву приехал безвестный офицер или даже осман.
А ещё безумная надежда, что жив каким-то невероятным чудом, в плену или в рабстве, не может дать весть. Любимый, ты просил обождать из ссылки пять лет! После Пестеля всего год потребовался. Сейчас она и ждала пять, только осенью тридцать восьмого уступила мягкому, но настойчивому ухаживанию Паскевича, возведённого при регенте в княжеское достоинство за день до отставки.
До сих пор у них отдельные спальни, а ночные визиты редки. Иван Фёдорович старше, скоро превратится во второго Шишкова, требующего лишь чай с вареньем. Он занял место подле, но не в сердце, это ранит его и тревожит её.
И нет доверия между супругами. Видно, что случилось нечто серьёзное. С Фёдором? Князь молчит. Строганов всегда держался открыто, был понятен, даже не размыкая уста.
Но его не вернуть. На пороге ещё не старость — поздняя зрелость. С Паскевичем Юлия Осиповна не чувствует себя столь одинокой, и к Володе он относится хорошо, как и она к девочкам. Быть может, не стоит гневить Бога и просить в жизни большего. Только образ покойного графа слишком сильно стал преследовать по ночам. Она сходила в храм, поставила свечку за упокой его души — не помогло.
Всем хорош Гомель, однако расположен несколько на отшибе. Железной дороги нет, да и вряд ли протянут её к уездному городу. Поэтому путь в Европу кружной — сначала на пароходике до Киева, оттуда на поезде до Варшавы. Дальше к Па-де-Кале по-старинному, в экипаже. Невольно сравнивая Россию с другими странами, новоявленный мещанин Трошкин радовался за Родину. Быть может, на Альбионе рельсы можно встретить почаще, это оттого, что остров невелик. Общая протяжённость путей на российских просторах никак не меньше. В Пруссии и Франции строятся лишь первые линии, турки и не помышляли ещё.
А как выросла скорость! На смену компаундам, памятным по бронеходным экипажам, пришли машины тройного расширения, разгоняющие поезд до невероятных шестидесяти вёрст в час! «Птица тройка, кто тебя выдумал?» — спросил как-то Николай Васильевич Гоголь у Мирона Ефимовича Черепанова. Хотя, быть может, разговор был не о трёхцилиндровом механизме, но очень уж строки гоголевские в тему попадают: «Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади».
После русских железных путей Пруссия, которую столь почитал император Павел Первый, показались патриархальной. Вагон поменялся на дилижанс, двигающийся медленно и с долгими остановками, из-за чего часты ночёвки в трактирах, где царят тяжёлые запахи немецкой кухни.
Как-то германский стол был описан Иваном Сергеевичем Тургеневым, путешествовавшим по Пруссии. Его, как и Строганова кормили водянистым супом с шишковатыми клёцками и корицей, разварной говядиной, сухой как пробка, с приросшим белым жиром, ослизлым картофелем, пухлой свёклой и жёваным хреном. Пиршество скрашивал посинелый угорь с капорцами и уксусом, жареное с вареньем и неизбежная «mehlspeise», нечто вроде пудинга, с кисловатой красной подливкой.
Неудивительно, что Франция, предмет обожания нашего дворянства, после скудного германского гостеприимства показалась раем. Но тоже — конный экипаж и скорость движения, неизменная с неторопливого XVIII века. В современность граф вернулся, лишь переправившись через Канал и усевшись в лондонский поезд.
Дорога располагает к раздумьям. Русский путешественник, несколько опрометчиво обещавший поддержку Паскевичу, вновь пробовал разобраться в своих чувствах.
С точки зрения чистого разума князя не в чем упрекнуть. Более того, для Юлии Осиповны, оставшейся без мужа, но среди его родни, Иван Фёдорович — лучшая партия. Он порядочен, умён, заботлив. Наверное, нежен в опочивальне. При этой мысли кровь приливала к лицу. Представляя единственную и любимую женщину в объятиях другого, Александр Павлович каждый раз скрипел зубами и до крови впивался ногтями в ладони, сжимая кулаки. В такие минуты логика не владела им; он готов был убить и Юлию, и её нового супруга, и себя заодно, потому что с подобной тяжестью на сердце жить невозможно! В Гомеле в присутствии Паскевича держал себя в руках, не позволяя воображению разгуляться и получить власть над рассудком. Старался поменьше смотреть на князя, ему в глаза, которые видят её каждый день, на его руки, которые вправе к ней прикасаться… И теперь слово чести заставляет выручать единственного наследника человека, коего не за что упрекнуть и которого он ненавидит.
Ничего нового не узнав про Гладстона, о гардемарине Паскевиче он смог навести некоторые справки, наняв девицу полусвета, которая заявилась в Королевскую военно-морскую академию и представилась брошенной возлюбленной, на которой русский барчук обещал жениться, но сбежал. Узнав об отплытии, установить детали похода корабля не составило труда. Поэтому, прочитав объявление в «Ивнинг пост» о найме переводчика, он пришёл к мужу собственной жены не с пустыми руками.
— И так, господин наниматель, midshipman[16] Фёдор Паскевич убыл из Портсмута на учебном 38-пушечном фрегате Королевского Флота «Шеннон» под командованием капитана Броука. Корабль проследует до Южно-Африканской колонии и вернётся назад не ранее чем через три недели.
