сваренный заживо! Мне бы сейчас повыть, Господи, а ты мне что предлагаешь взамен? Порадоваться неизвестной, объявившей себя моей сестрой?! Ну, нет!
Поэтому я стоял, словно гуттаперчевый мальчик, позволяя «сестре» гнуть и растягивать меня во все стороны. Не оказывал сопротивления, не проявлял никаких эмоций.
Женщина, наконец, пришла в себя и заметила мое абсолютное равнодушие.
— Коста, это же я, Мария, твоя младшая сестра!
Я не реагировал. Она восприняла это по-своему. Рассмеялась.
— Впрочем, немудрено: я закутана с ног до головы и постарела на 10 лет. Но ты все такой же, хоть не юноша и лысый. Вылитый папа!
Наверняка ожидала, что я сейчас рассмеюсь и раскину руки для объятий. Ничего подобного. Более того, мое равнодушие уже вытеснялось злобой на все это представление. Она заметила эту перемену.
— Коста? – улыбка уже сползла с её лица.
Женщина быстро убрала руки с моих плеч, поправила платок на лице, воровато огляделась и отступила.
— Боишься, камнями за прелюбодейство забьют? – я никак не мог перебороть злой настрой.
— В Турции женщин, изменивших мужу, зашивают в мешок и бросают в воду, – с надрывом ответила женщина и снова сделала ко мне полшага. – Почему ты так груб со мной?
Тут она прыснула в кулачок, опять истолковав по-своему мое поведение. Собралась с духом и быстро раскрыла лицо, глядя на меня с надеждой.
Две служанки – старые мегеры, стоявшие чуть в стороне – сердито заворчали. Одна держала за руку маленького мальчика лет пяти, с любопытством меня разглядывавшего. Его голову украшала шапочка с нашитыми по кругу золотыми монетами.
Я среагировал на это «шипение». Посмотрел за спину женщины. Она последовала за моим взглядом. Обрадовалась. Опять закрыла лицо. Бросилась к мегерам, выхватила ребенка, быстрым шагом подошла ко мне, поставила ребенка перед собой.
— Твой племянник! – сообщила с гордостью.
«Час от часу... Еще и племянник... Не было ни гроша, да вдруг алтын», – равнодушно констатировал мозг.
Я посмотрел на племянника.
«Ладно. Не стоять же теперь все время бараном перед новыми воротами!» – у покореженного терминатора в моем лице загорелся красным светом один из глазков.
— Хочешь коржик в сиропе, пацан? – энергия начала свой бег, оживляя постепенно все микрочипы и процессоры.
Пацан радостно закивал и потянул ручки в мою сторону.
Я обернулся к столу, глотнул немного ракии для успокоения и убыстрения процесса оживления и открыл короб со сладостями.
— Угощайся!
Пацана упрашивать не пришлось. Он метнулся к столу и сунул нос в короб. На нас внимания не обращал.
Женщина с любовью глядела на сына.
— Ты все детство таскал мне сладости, а теперь, видишь, пришла очередь племянника! – Улыбнулась воспоминаниям та, кто назвалась Марией.
Посмотрела на меня.
– Его Ясином нарекли.
Я кивнул безучастно и продолжил процесс восстановления: хлопнул из кувшина еще грамульку, изо всех сил стараясь сосредоточиться.
— Ты пьяница, брат? – с тревогой спросила нежданно обретенная «сестра». Ок, принято: пусть будет сестра.
— Это для компресса! – сплагиатил я Михаила Евдокимова.
Объяснение, как ни странно, подействовало. И что еще более странно: в мозгах, вроде, слегка прояснилось.
— Садись! Поговорим!
Я уселся за стол, достал лепешку, мясо, зелень и соорудил себе бутерброд. Рядом «племяш» с довольным причмокиванием уничтожал боснийские дары, облизывая испачканные в сиропе пальцы.
Мария осторожно пристроилась с краю стола, слегка отодвинувшись от нас.
— Смотрю, ты отуречилась и по-гречески говоришь ужасно, – констатировал спокойно.
— Святая дева Мария–покровительница, объясни, почему ты так со мной жесток? – воскликнула сестра.
— Неизвестная мне женщина бросается мне на шею и сообщает, что она мне сестра! А это, – я ткнул в пацана, – мой племянник! Как, по-твоему, я должен себя вести?!
Я ответил молниеносно и так зло, что мог бы и не отвечать, а просто ударить: была бы равноценная замена жестоким словам. Я понимал, что меня несет, но притормозить пока не выходило. Слишком сильным вышло падение, и я к нему не был готов.
Мария тихо заплакала. Ясин перестал есть, с испугом посмотрел на маму.
— Мама! – Ясин и сам был уже готов зарыдать.
— Все хорошо, сынок, – Мария вытирала слезы. – Ешь, не обращай внимания. Дядя так шутит!
Ясин посмотрел на меня. Я выдавил из себя кривую улыбку, подтверждая слова Марии. Ясин успокоился, вернулся к сладостям.
Я заставил себя успокоиться.
«Хорош! Не будь скотиной. Даже, если она не твоя сестра, она – все-таки женщина. Так что, будь любезен, будь мужчиной, веди себя достойно. Тем более, что ты знаешь, что Коста искал сестер. И вот одна, вроде как, нашлась... И тогда это уже не напасть, как ты все это время думаешь, а нечаянная радость. Большая радость».
— Извини! – тихо проговорил.
Мария, не ожидавшая, наверное, уже ни приемлемого тона, ни извинений, с удивлением посмотрела на меня.
Я вздохнул, покачал головой.
— Просто... Просто... — слова не находились.
— Но как же доказать тебе, что я – это я? – Мария поняла мои мучения.
Я молчал. Пожал плечами. Мария быстро придвинулась ко мне.
— Помнишь наш дом? – говорила быстро.
Я молчал.
— Маму Алику, сестру Олимпию?
Я молчал. Мария задумалась, не зная, как еще можно ко мне достучаться.
— Что с ними? – я вышел из оцепенения.
— Они все погибли! – тихо заплакала Мария.
«Сестра! Теперь уже без вариантов, – спокойно констатировал оживший мозг. – Еще бы имя папы узнать?»
— Успокойся, Мария, не плачь! – накрыл ее руку своей, но она испуганно ее отдернула.
Сердце кольнула ледяная иголка. Но – заслужил, чего уж там.
— Как это все произошло? Расскажи, прошу.
Мария начала говорить не сразу. Может, думала, стоит ли мне, такому, рассказывать о любимых людях? А, может, потому что такое пережить еще раз, пусть даже в рассказе, – слишком тяжелая ноша. Говорила тихо.
— Когда на остров напали, мы не успели убежать в горы – никто не успел. Турки зашли не с моря, а с обратной стороны. Их лодки и корабли приплыли в бухту лишь тогда, когда уже загорелись первые дома в деревне. Мы все выскочили во двор. Отец был впереди, вооруженный кинжалом. Первый турок, вбежавший в ворота, выстрелил ему в грудь, а потом схватил нас. Потом я узнала, что, по их обычаю, кто первый возложит руку на свою пленницу, тот и становится ее хозяином. Он связал
