Подол юбки слегка задрался, обнажил приятные взору коленки. — Не дай бог погибнет — с тебя спросят.
— Это не от нас зависит, — я вздохнул, присел рядом. Окно было мутное, давно немытое. Как еще уцелело во время боя? — Пришлют самолет — отправим. Как ты себя чувствуешь?
Анна потрогала перебинтованную голову.
— Тошнота прошла, рана заживает.
— Сделай радиосводку по Москве, — я положил руку на коленку девушке, облизнул губы. — Немцы врут, что взяли столицу. Надо расклеить по городу опровержения. Мы уйдем, а люди останутся с надеждой.
Что любопытно, Аня руку не убрала, потянулась, обозначив в гимнастерке крепкую грудь.
— Выглядишь усталым! — ее пальчики пробежались по моему лицу. — Вот новая морщинка и еще здесь.
— Седых волос не появилось? — усмехнулся я, двигая ладонью вверх по ноге.
— Петя! — Аня сбросила мою руку, поправила подол. — У тебя жена!
И с этим не поспоришь. И хочется, и колется, и совесть не велит.
— Вон, иди к Параске. Смотрит на тебя коровьими глазами! Как же… Герой Киева, самого Гиммлера ухайдокал!
— И это растрепали?! — я рассердился. — Какие же вы, женщины, трещотки!
— Я тут ни при чем! Ильяз твой и растрепал, — обиделась Анна. — Когда подкатывал к лесничихе.
Вот же… Я выругался про себя, спрыгнул с подоконника.
— Заканчивайте трепологию в отряде! Пришлют из Москвы особиста — наплачемся.
* * *
Наши выловили по городу двенадцать полицаев. Некоторые были настолько глупы, что просто сидели дома и жрали самогон. Те, что поумнее, пошли заниматься тем же самым к родителям. И только одного, самого шустрого, выловили у любовницы. Трезвого, как ни странно. Перегнул я, конечно, пьяными были примерно две трети. Теперь в разной степени обутости и одетости они стояли нестройной шеренгой на площади.
Не хотелось мне заниматься карательными операциями, а приходится. Получается, вроде как с нами тогда в Киеве, но наоборот. И сильно наоборот, потому что там невинных вешают, а тут предателей на перегной пускают. Так что нечего их жалеть.
— Ну что, граждане полицаи, возражений нет? — заявил я вместо речи прокурора, адвоката, да и судьи заодно. — Все вы служили врагам нашей Родины, а потому, согласно законам военного времени, будете повешены. Пять минут на прощание с жизнью, — и я махнул рукой, мол, начинайте, не тяните.
Ожидаемо начался гвалт и вопли со стороны подтянувшейся родни. Как же так, сыночка при власти был, какую-никакую копеечку в дом тянул, а тут такое. Да простить и отпустить, разве ж можно за такую малость? Ну расстреляли кого-то, ерунда же, люди добрые, с кем не бывает?! Полицаи большей частью молчали, опустив головы. Четверо повалились на колени и молились. Один упал в обморок. А двое решили ломануться на рывок, но далеко не убежали. Их повалили, первыми потащили к виселице.
Ко мне как-то просочился раввин Соловейчик. Представитель общественности, значит. Подошел и тихонечко мне на ушко поведал, что всех не надо. Некоторые были нормальными ребятами, по крайней мере, трое из молившихся спасли от казни нескольких евреев и активистов, предупредив тех, чтобы становились на лыжи.
И что ты сделаешь? Надо восстанавливать справедливость.
— Терещенко! Король! Гнатюк! Ко мне!
Не веря своим ушам, троица вразнобой поднялась на ноги и один за другим подошли к нам.
— Эти? Трое? — уточнил я у Соловейчика.
— Конечно, — закивал раввин. — Если надо, есть свидетели…
— Обойдемся, — отмахнулся я. — Товарищ майор, — повернулся я к Базанову. — Мобилизовать, на испытательный срок. Нечего им тут делать, если людям помогали.
Сверху послышался гул. Этот звук трудно перепутать. Немецкий разведчик покружил над городом и не спеша удалился на восток.
— Не нравится мне это, — сказал Иван Федорович, провожая самолет взглядом. — Как бы к нам гости не пожаловали вскорости.
И ведь не ошибся. Первые бомберы прилетели всего через пару часов.
За это время мы кое-что успели сделать: рассредоточили людей и попрятали в укрытия. Но это так, полумеры, конечно. Это нам немцы доказали. И не раз. Такое впечатление сложилось, что они решили весь городок с землей сравнять. Бомбили от всей души, щедро. За первой волной сразу же последовала вторая, а там и третья подоспела. Голова гудела от разрывов, на зубах скрипел песок, нос, извините за подробности, и вовсе какой-то дрянью забит. И это несмотря на то, что лицо замотано. Ну и не видно ни хрена, это уж само собой.
Как затихло, начали вылезать наружу. Да уж, вряд ли кто из местных жителей узнает свой город. Всё в крошку, перерыто воронками, дым от пожаров со всех сторон. Воняет гарью, еще чем-то малоприятным.
Быстро же немцы поняли, кто тут пошалил. Такую акцию организовать и в такие короткие сроки — даже не могу представить, на каком уровне принимали решение. Если и не на самом верху, то где-то близко. Похоже на последний шанс для того, кто прошляпил историю с Яковом. А раз так, то вслед за самолетами должны подойти какие-нибудь егеря, чтобы перебрать тут каждый кирпичик. Я нашел глазами Базанова. Он сидел на разломанном бревне и пытался освободить нос от набившейся туда пыли.
— Ну что, Иван Федорович, похоже, мы стали популярными? Как думаешь, когда нам почетный караул пришлют?
— Ну, пока соберут, да сюда доставят — я бы поставил на завтрашнее утро. А если недалеко, и припечет, то и ночью.
— И я такие сроки даю. Давай собирать людей, уточнять, что целым осталось, и ходу отсюда. Чем быстрее, тем лучше.
— Так точно, товарищ полковник! — майор поднялся, отряхнулся и даже козырнул мне.
— Уже знаешь?
— Анна довела приказ. Поздравляю! Надо бы обмыть…
Я посмотрел на разрушенные дома, чадящие обломки.
— На поминках выпьем.
— Думаешь?..
— Уверен. Собирай бойцов, считай… Я за школу переживаю. Видишь, как оно… Кто же знал, что так приложатся?
— И горсовет, туда я тоже людей отправлял.
Ага, а вот и Ильяз. Легок на помине. Вот ты мне и нужен.
— Ахметшин, ко мне!
Подбежал, вид молодецкий и придурковатый, но я же его уже знаю,
