к какой-то станции, заспанная проводница торопливо побежала закрывать туалеты, несколько пассажиров – толстая тётка с двумя увесистыми баулами и три мужика с чемоданами и сумками, начали, громко переговариваясь, шумно пробираться в тамбур сквозь спящий вагон, нимало не заботясь, что перебудят пассажиров.
Вагон дёрнулся так, что я чуть не слетела со второй полки, и остановился. Захлопали двери, с улицы донеслись объявления о прибытии. В окно заслепило ночным прожектором. Весь этот ночной бедлам сбил меня с размышлений, и я переключилась на другое: Будяк или Леонид? После того памятного вечера, симпатии обоих ко мне проявились столь явно, что нужно уже было что-то решать. Держать двух взрослых мужчин во фрэнд-зоне было некрасиво. Особенно, конечно, удивил Леонид. То, что он «положил на меня глаз», стало ясно еще при первой встрече, но то, что он начнет так активно соперничать с Будяком, здорово напрягало.
Нет, я не ханжа и не «синий чулок». Я здоровая молодая женщина со своими потребностями и да, замуж мне давно пора, быть монашкой второй год подряд глупо и неуместно. Но что-то меня останавливало, сама не пойму.
Я задумалась.
Еще в той, моей прошлой жизни мы с Жоркой были любовниками. Это произошло как-то внезапно и само по себе. Помню, была зима, снег. У нас состоялся трёхдневный корпоративный выезд в один из престижных загородных пансионатов, где имелись свои горнолыжные трассы и конюшня. Наш шеф считал, что неформальное общение на природе, спорт, сближают сотрудников и повышают корпоративный дух. Слава богу, что такие выезды он проводил всего раз или два в году. Я тогда очень не хотела ехать, но как начальник департамента по управлению персоналом, именно я была обязана там быть.
Пансионат был элитарный, закрытый, для узкого круга лиц, но при этом довольно большой и, кроме нас, там ещё отдыхало несколько компаний. В том числе проходил какой-то выездной семинар учёных, только для «своих» (потом я уже узнала, что они распиливали какой-то европейский грант).
И вот сидим мы такие в ресторане, ужинаем, я встаю и выхожу в другой зал, чтобы проверить, всё ли готово для выезда на утренний пикник на природу (да, сама знаю, что дебилизм устраивать такое зимой, но нашего шефа разве переубедишь? Упёрся – и всё.). И в дверях сталкиваюсь с Жоркой, который возвращался откуда-то. Хватило одного взгляда. Сердце моё взметнулось куда-то аж в горло и там мелко-мелко задрожало, забухало, руки и ноги онемели, а внизу живота запылал огонь. У Жорки, очевидно, было всё то же самое. Ни слова не говоря, он взял меня заруки и пристально посмотрел в глаза:
– Георгий, – хрипло сказал он.
– Ирина, – словно чужими губами прошептала я.
А потом мы сидели за отдельным столиком и говорили, говорили. Когда заиграла музыка, он пригласил меня на танец. Наши руки сплелись, мы были так близко друг от друга, что я слышала, как стучит его сердце.
В общем, танец тот мы так и не дотанцевали. Мы сбежали и заперлись в номере. И не выходили оттуда двое суток. Только минеральную воду заказывали по телефону и иногда что-то перекусить, не помню. Ни зимы, ни горнолыжной трассы, ни коняшек, ни элитной бани с бассейном я так и не увидела. Да мне и не до того уже было.
Шеф, конечно, потом сильно ругался, ну а что я могла сделать? Я ведь себя не контролировала вообще.
Когда пришло время вернуться домой, я стала словно зомби, не могла найти себе места, не могла ни есть, ни сосредоточиться ни на чём, всё думала о нём, вспоминала. А потом, буквально через день он позвонил мне, и всё. Мы стали встречаться и встречались несколько лет подряд, до моего попадания сюда.
Поэтому я знаю, что такое страсть, любовь. А ни с Будяком, ни с Леонидом у меня такого огня нет. Да, мне приятны и волнительны их ухаживания, взгляды, намёки, но, если того же Будяка долго нет, так я о нём и не думаю. А как Леонид уехал, так я о нём вспомнила раза два и то, потому что собирала документы, которые он сказал собрать.
И вот что мне делать?
А ведь решать что-то было нужно.
Я долго ещё думала, ворочалась на жестком матрасе с выпирающими комочками ваты, пока незаметно для самой себя не уснула, так ничего и не придумав.
В Москве была суета.
Я не буду описывать, как я воевала с суровой дамой в Главке, как оформляла и переоформляла документы, прямо горы документов. Постоянно чего-то то не хватало. То было оформлено не так, как хотелось этой даме. Наконец, преодолев небольшую часть бюрократических барьеров, я получила немного времени, целый день, который могла использовать для себя.
И первое, что я сделала, я поехала в Серпухов. Да, я очень хотела увидеть Лидочкиного отца.
Автобус медленно ехал, останавливаясь у каждого столба, пассажиры то выходили, то заходили, и мне казалось, что эта дорога никогда не закончится. За дни, проведённые в Москве, я тысячу раз пожалела, что у меня нет здесь своей машины – добираться туда-сюда бесконечное количество раз отнимало уйму времени и сил. Когда окончательно начну устраиваться, нужно будет перегнать мой автомобиль сюда, иначе я сойду тут с ума.
Город Серпухов в эти времена представлял собой смесь облезлых старинных храмов, церквушек и ажурных домиков, которые не развалили во время революции и после, вперемешку с новыми кварталами однотипных сталинских и хрущёвских построек. Он утопал в зелени и был довольно уютным.
Эдуард Борисович Беляев действительно проживал здесь.
Поплутав немного, не без труда, постоянно переспрашивая правильную дорогу у местных жителей, я таки нашла его дом (спасибо дорогой Бэлле Владимировне, которая пробила по своим связям мне его адрес. Нужно будет по приезду обязательно отнести ей коробку конфет и шампанское), поднялась на третий этаж и позвонила в обитую строгим тёмно-синим дерматином дверь. Раздалась трель звонка, дверь распахнулась и на пороге появился совсем не старый ещё представительный мужчина, в пенсне и махровом халате, из кармана которого торчала газета.
При виде меня он вытаращился, снял пенсне, потёр глаза, надел его обратно и ещё раз внимательно посмотрел на меня:
– Здравствуйте, – немного удивлённо сказал он, – вы, собственно, кто и к кому?
– Добрый день. Вы – Эдуард Борисович Беляев? – спросила я, неожиданно смутившись.
– Да, – ответил он, пристально рассматривая меня, – чем обязан? И кто вы?
– Скажите, Эдуард Борисович, а в сорок девятом и пятидесятом годах вы работали парторгом и проживали в деревне
