— Доброе утро, господа. А где боярин Голова? Неужто опаздывает? — Поприветствовав присутствующих, поинтересовался я.
— Господа поручники утверждают, что ваш противник прибудет с минуты на минуту. — Ответил Грац, цедя слова сквозь зубы.
— В чем дело, Меклен Францевич. Вы чем-то расстроены? — Удивился я. В таком настроении я профессора еще не видел.
— Я не расстроен, Виталий Родионович. Пустое. — Качнул головой Грац. — Так, мелкое недоразумение между нами и поручниками вашего противника.
— Вот как? — Я мельком глянул на молчаливо взирающих на нас поручников. С их надменным видом я успел познакомиться во время краткого визита этих господ в мой дом. Правда, тогда им не удалось сохранить его надолго. Узнав о предпочтенном мною оружии, сослуживцы десятника подняли хай, точно базарные торговки, но ничего не добились, и вынуждены были удалиться, пыхтя, как закипающие чайники. А сейчас… — Так что же такого произошло, Меклен Францевич.
— Эти… господа поставили под сомнение право Тихомира Храбровича быть вашим поручником. Дескать, поместным боярам зазорно выступать поручниками наравне с мужичьем. Урон их чести, видите ли.
— Так ведь, если моя память не изменяет, по Русской Правде[5], в соответствии с уложением о государевой службе, чин старшего охранителя обмундированной службы Особой канцелярии соответствует войсковому званию корнета? Разве нет? И в чем же господа поручники увидели урон их чести? — Проговорил я. — К тому же, коли десятнику Плесковского государева полка не зазорно сойтись на хольмганге с заштатным письмоводителем Особой канцелярии, должно ли подчиненным сего десятника воротить нос от представителей противной стороны, даже если те и не блистают золотым шитьем на мундирах?
— Вы несомненно правы, Виталий Родионович. — Заметно расслабившись, кивнул Тишила. — Но, кроме того, бояре забывают, что право на хольмганг есть у каждого подданного. Равно как и свобода в выборе поручников. А все спесь поместная.
— Да уж. Совсем историю забыла молодежь. — Вставил свои пять копеек Грац, уже не выдавливая из себя слова, как воду из камня. — Да и не только историю. Законов государевых они тоже не помнят. Очевидно, в голове все место родовые сказки заняли, вот на иные знания памяти-то и не хватило.
Е-мое. Или я чего-то не понимаю, или Тишила и Грац нацелились вызвать этих петухов гамбургских на хольмганг! Иначе, с чего бы им доводить поручников боярина до кипения?! Блин, да где же этот чертов Голова? Чую, если через минуту он не появится, то придется нам ждать своей очереди у круга, пока профессор и Тишила не выяснят отношения со скрежещущими зубами поручниками… О, кажется, едет.
Все присутствовавшие одновременно повернулись на топот копыт. К хольмгангу подъехал богато, но аляповато украшенный позолотой экипаж с намалеванными на дверцах красочными гербами, утонувшими в обилии всяческих держателей, мантий и прочих завитушек… Качнулись бордовые бархатные занавески с золотыми кистями, в окошке распахнувшейся дверцы экипажа, и в проеме показался боярин Голова.
Вообще-то, малая пехотная лопата — это не меч и даже не топор. Иначе говоря, не создан сей шанцевый инструмент для фехтования. И я, когда выбрал МПЛ в качестве дуэльного оружия, прекрасно это понимал. Но главное, выбрав такое диковинное оружие и лишив своего противника возможности свести бой к классическому фехтованию, я перевел игру, что называется, «на свое поле». Теперь все козыри были у меня. Насквозь знакомое оружие и возможность работать в привычном стиле, а не шарахаться от длинноклинковых дрынов, как на тренировках у того же Тишилы.
В круг мы с боярином шагнули одновременно, и я снова порадовался удачности идеи. Каждое движение десятника выдавало в нем отменного бойца… фехтовальщика. Обменявшись парой скупых, экономных ударов, от которых оба с легкостью ушли, мы отпрянули друг от друга и, не размениваясь на бесполезные на такой дистанции обманные движения, закружили по хольмгангу, время от времени сближаясь для короткого обмена ударами, которые невозможно парировать, только уклоняться. Вон боярин, по привычке должно быть, попробовал отбить удар в корпус, но все что ему удалось, это лишь чуть изменить траекторию удара, так что сведенный в ноль край моей лопаты прочертил длинный разрез на его боку. Впрочем, мои дела тоже оказались не блестящи. Если в начале боя я надеялся на свою более развитую чем у противника физику, то уже через пять минут наших танцев и присматриваний друг к другу понял, что преимущества как такового у меня нет. Противник без устали кружил по пятачку, и начал проявлять хоть какие-то признаки усталости лишь получив кровоточащий порез почти подмышкой. А значит, надо менять тактику.
Резко сблизившись с десятником, я провел несколько быстрых ударов, от которых тот ожидаемо уклонялся, всякий раз болезненно морщась от явно не слабой боли в боку. И еще раз. От длинного горизонтального удара на уровне груди, боярину пришлось отпрыгнуть. То, что надо! Расходимся. Атака. Удар, удар, взмах. Мы отпрыгнули друг от друга одновременно. Отвлекся, пора! Разрывая дистанцию, я выпустил лопатку из руки, оружие свистнуло в воздухе, и боярин рухнул, заливая песок площадки кровью. Продолжить бой с разрубленной ключицей ему, думаю, будет проблематично.
Острый край выроненной им в падении лопатки коснулся горла десятника. Боярин, и так бледный от потери крови, и вовсе спал с лица, еле слышно вздохнул и, облизав пересохшие губы, выдавил: — Ваша победа.
— Вот и славно. — Я поднялся с колена и, не обращая ни на что внимания шагнул к ограде круга. Усевшись на бордюр, я подставил лицо прохладному ветерку и сквозь полуприкрытые веки наблюдал, как буквально через секунду, рядом с боярином оказались поручники. Грац тут же ринулся осматривать пациента и оказывать ему первую медицинскую помощь, Тишила, дождавшись пока профессор вытащит из раны десятника застрявшую там лопату, принялся приводить в порядок мое «дуэльное оружие», а поручники боярина, выслушав своего поручителя, недовольно сопя, двинулись ко мне.
— Наш поручитель признал поражение и свою неправоту в вашем с ним споре, о чем и поручил вас уведомить. За сим, свои обязанности как поручников, мы считаем исполненными. — Напыщенно проговорил плесковец.
— И как мы не связаны боле ограничениями, что налагает сей статус, имею честь, сообщить вам следующее, — произнес его сослуживец. — Поставив в свои порученцы мужика, вы умалили нашу честь, а равно и честь нашего полка. К сожалению, мы не имеем возможности вызвать вас в круг сей же час, поскольку боярин ранен и его надо немедля доставить в лазарет. Но будьте уверены, по возвращении в полк, о вашем поступке узнают все наши товарищи. И у кого-то из них вполне достанет времени, дабы встретиться с вами в круге. За сим откланиваемся. Прощайте, господин Старицкий.
