— Ты часть паутины, я не ошибаюсь?
Вечный посланник не отвечал.
— Все это смешно, мир слишком трезв.
Гермес направил жезл и твердая скала треснула.
— Мира нет, Бакхус. Есть мы.
— Я знаю… я видел… я рад, что ты навестил меня.
Гермес вздохнул спокойнее. Что ни говори, а минута была торжественней некуда.
— Я оказываю услуги бессмертным, — сказал он. — Например, общаюсь с людьми, когда необходимо. Остальные это не очень любят. Я имею в виду, в прямом контакте.
Сидящий, кажется, внимал.
— Вообще я в пантеоне самый откровенный, — продолжил Гермес, не моргнув. — Мне не за что бороться, как и Гефесту. Мы нужны, вот и все. Но Гефест никогда не сдвинется с места. Так что один я могу дать тебе совершенно бескорыстный совет, который так кстати в момент начального недоумения.
— Давай, — сказал собеседник.
— Прежде всего ты должен однозначно избрать пантеон отца нашего Зевса. Это главный совет. Если, конечно, ты не желаешь стать богом-одиночкой.
Гермес выдержал паузу.
— Одинокие боги тоже есть. Но недолго.
— Ты еще трезвее прочих… — заметил новичок.
Гермес взмахнул жезлом: трещина в скале исчезла.
— Видишь ли, я математик. Я люблю строгость суждений. Элементарный расчет показывает, что тебе выгоднее быть с нами. Привести доказательства?
— Нет.
— Тогда это будет называться аксиома. Если бы ты захотел доказательств, то мое суждение было бы теоремой. Собственно, вся разница. Потому что хоть так, хоть эдак оно верно.
— Ты меня намного старше?
— Я тебя вообще не старше. Мы живем вне времени.
— А это? — он указал вверх, где солнце поднялось уже довольно высоко.
— Это допущение. В нашем случае время стремится к бесконечности. Его все равно что нет.
Гермес начертил жезлом в воздухе огненный цилиндр, в него вписал не менее огненный шар.
— Хочешь, я расскажу тебе, как относится объем одного к другому? Это сложная задачка.
— Нет.
— Правильно. У каждого свои сущности. Тебе надо избрать пантеон — я говорю о Зевсе, — и выбрать свои сущности. Вернее, назвать. Ты их выбрал, даже если не помнишь.
— Я помню.
— Вряд ли. Возможно, осознаешь заново. Вряд ли ты все помнишь. Но не думай об этом. У тебя минимум пятьдесят лет, а не исключено, что и все сто, когда тебе нечего опасаться. Ты входишь в игру. До начала следующей эпохи есть время…
— Время, которого все равно что нет?
Гермес смахнул цилиндр вместе с шаром.
— Я собирался предложить тебе объединить усилия. Вместе мы значили бы больше.
— Если времени нет, значит спешить некуда.
— Но ты же не будешь сидеть на этой скале? Один так уже потерял вечность!
— Мне здесь нравится.
— Немудрено!
— Почему? В твоих словах противоречие…
— Где-то здесь ты впервые понял кое-что о бессмертии.
— Когда?
— Неважно. Был такой миг.
Вседозволенность наталкивалась на преграду, на некое незнание. Он видел, как устроен мир вокруг, или его посетила очередная иллюзия, гораздо устойчивей самого мира, но он не мог определить истоки самого себя — откуда он взялся.
— Вот-вот! — сказал Гермес. — Это наше, божественное чувство. Защищает твою душу до поры. И не вспоминай.
— Зачем ты пришел ко мне?
— Потому что мы, боги, должны заботиться друг о друге.
— Сейчас ты скажешь: нас не так много.
— Нас не так много. Ты прав.
— И кто желает стать моим… — он вновь наткнулся на преграду, какое-то одно слово не давалось: в нем скрывалась забытая память.
— Братьями и сестрами. Я готов стать твоим братом, Зевс отцом, Афина сестрой…
Гермес уже оставил промелькнувшую было тщетную надежду: ни музой, ни фавном этот новый не будет, он вторгнется в число двенадцати, и согласится ли остаться тринадцатым или вытолкнет кого-то на окраину служебных ролей пантеона — большой-большой вопрос.
— Неужели все хотят меня видеть?
— Ну-у… Как тебе сказать, честно? Мы тебя еще совсем не знаем. Только по косвенным данным.
— Я могу уже назвать сущность.
Перед ним пронеслось видение, маленькая картинка с огромным количеством подробностей — из-за ее размера и мимолетности образа он рассмотрел ничтожную часть. Людей становится больше, и больше, и больше, одиноких скал нет, и спрятаться некуда, их даже не шестьсот тысяч, и даже эта гора, далекая, всеми забытая, будет близка чуть ли не каждому, на нее ежедневно ползут вереницы паломников, сами не понимая для чего, людей слишком много, это сейчас, в блаженный век, их достаточно, в самый раз, ловите момент, бессмертные…
Гермес спросил:
— Вино и женщины?
— Нет.
— Как нет? — самодовольная маска всеведения испарилась.
— Это внешнее… Только символы… А сущность — иная.
— Ты прав. Наше главное оружие — сущности, которых до нас не было.
— Это не оружие. Это наше спасение, незнакомец.
— Так что ты выбрал своим оружием и спасением, Бакхус?
Пустыня прислушалась. Гора, некогда с легкой руки египетского разведчика превратившая Мес-Су в пророка, почтительно притаилась.
— Мистификация, — назвал Дионис.
— Что?
— Временное искажение души смертного. Мимолетное сумасшествие. Добровольное искривление себя.
— Временное превращение смертных в зверей?
Дионис улыбнулся, тонко и агрессивно:
— Я бы сказал, временное превращение смертных в богов.
— Укрой нас облаком, милый супруг мой. Я не хочу, чтобы другие бессмертные слышали этот разговор.
Золотое облако опустилось на вершину горы Иды, что недалеко от Трои, всколыхнув травы на склоне драгоценным дуновением.
— Он сказал, что хочет идти с Синая к Олимпу пешком?! Это точно? Это передал Гермес?
— ДА.
— А где сам Гермес?
— В ПУТИ.
— Значит, он не умеет преодолевать расстояние подобно Посейдону или Гермесу. А почему Гермес не предложил ему нашу колесницу?
— ОН БЫ НЕ ПРИНЯЛ.
— Послушай, супруг мой, если он пойдет пешком, то неминуемо встретится с этим народом…
— С БРОДЯЧЕЙ ТОЛПОЙ?
— С народом, назвавшим себя Израиль. Назвавшим с его подачи. Слово Израиль означает…
— Я ЗНАЮ.
— Тебя это не тревожит?
Великий бессмертный задумался. Он не мог сейчас слегка наклонить голову, потому что утвердительных ответов ни на один вопрос не было.
— Если он встретится с ними, то я вижу две неприятности. Хотя, конечно, они могут входить в твою стратегию, о которой я не осведомлена.
Молчание не прервал даже раскат алмазного грома над золотым облаком.
Гера продолжила:
— Я на всякий случай скажу. Первая неприятность: он может вернуть память не через эпоху, как заведено, а прямо сейчас, когда еще живы его смертные контрагенты. Это большое преимущество. С гостями твоего пантеона прежде так не бывало.
Она подождала — ничего не произошло.
— Вторая неприятность: если он вдруг встретится с вождем Израиля, то этот смертный получит от него очень-очень много силы. Да, я понимаю, много только для смертного… Но нужно ли это нам? Это ведь будет не избранный, а дополнительный бонус.
Гера подумала.
— С другой стороны, если контакт Бакха с ним продлить, то Бакх в течение этого периода будет терять ту силу, которую ему придется отдавать… И если направить его контрагента в удобный нам героический тупик… Тут есть о чем поразмыслить, супруг мой.
Роскошная многовековая борода колыхнулась усмешкой.
— ТЫ ЗАВЕДОМО ВРАЖДЕБНА К НАШЕМУ ЮНОШЕ, ДЖУНА. ОТЧЕГО БЫ ЭТО? ОН ВСЕ-ТАКИ МОЙ — ЗАМЕТЬ, МОЙ! — ГОСТЬ.
Ответная усмешка Геры была совсем не такой добродушной.
— Он новый Прометей вместо старого. Что передал тебе Гермес? Искривление сознания? Превращение смертных в богов?
— МИМОЛЕТНОЕ, ДЖУНА, МИМОЛЕТНОЕ. НИЧТО ТАК РЕЗКО НЕ ПРОВЕДЕТ ГРАНИЦУ, КАК ВОЗВРАЩЕНИЕ ОБРАТНО ПОСЛЕ МИМОЛЕТНОГО ПРЕВРАЩЕНИЯ.
Гермес спешил на всех ветрах, он не просто задержался в пути, нет — ему пришлось вернуться. Такого с ним никогда еще не случалось, по крайней мере он не помнил, а помнил он ой-ой-ой сколько всего, в подробностях, геометрических фигурах и количественных выкладках. Но такого — никогда!
Он забыл свой жезл.
Он, который забавлялся, перемещая предметы от одних бессмертных к другим, заставляя их задавать друг другу недоуменные вопросы, бог воровства, а значит — внимательности, он забыл свою, не чужую, а свою, принадлежащую исключительно ему, вполне магическую вещь.
Он ничего не позаимствовал у этого полуголого парня, младшего брата-коллеги… Да и то лишь потому, что нечего было: тот едва на свет родился, на свет вечной (или достаточно долгой) жизни из тьмы остального человечества. Гермес ничего с него не взял. Юноша все равно не понял бы изысканности действия — пусть сначала обзаведется символами.
