Кассандра встретила это утро с красными воспаленными глазами. Рассказ о поединке Париса с Менелаем, как она его видела, был сложен, зарифмован, наделен ритмом и спет самой себе дрожащим шепотом.
«Вы аргивянку Елену с богатством ее похищенным
Выдайте нам и немедленно должную дань заплатите,
Память о ней да прейдет и до поздних племен человеков», — еще раз повторила она последние строчки.
Кассандра не знала, что хетты идут на помощь Трое, в ее поэме этого не было.
Железо вообще не имело в ее поэме никакого значения.
— Мы застряли под этим городом! — кричал Менелай.
Агамемнон, Диомед, Нестор, Идоменей, Одиссей смотрели на него с сочувствием. Аякс играл мышцами, а пугающий герой грез Кассандры Ахилл плевать хотел на все в мире советы, но присутствовал, утверждая свое право.
— Моя жена может быть уже далеко. Она была здесь, но сейчас она может быть у царя хеттов в его столице.
— Да где угодно… — бросил Агамемнон. — Ты предлагаешь углубиться в страну хеттов? Уйти от моря?
В воздухе запахло жутью. Удалиться от моря — для них это звучало как погрузиться в Аид.
— Ты желаешь отплыть домой, повелитель? — прямо спросил Диомед.
Одиссей искоса глянул на Ахилла. Он ждал знакомого: «Я не уйду отсюда, пока Троя не будет лежать в пепле…» И так далее, насчет рыдающих троянок. Но Ахилл почему-то молчал.
— Нам мешает Палладий, — произнес тогда Одиссей.
— Что?!
— В Трое хранится волшебный предмет Афины.
— Откуда ты знаешь? — спросил Аякс недоверчиво.
— Одиссей проникал в Трою, — сказал Диомед. — Но! — он оглядел всех, кроме братьев Атридесов: — Но это тайна.
— Чья это тайна? — вскинулся Ахилл. — И зачем эта тайна?
— Затем, чтобы нашего друга, островитянина, не убили во время ночной вылазки из подготовленной засады.
Ахилл поглядел на Диомеда совсем уже свысока:
— Среди нас есть троянцы?!
— Нет. Но в войске довольно болтунов.
— В моем войске только герои! — вскочил Ахилл.
— Есть ведь не только твои мирмидоняни, — произнес Нестор.
Ахилл яростно пронзал взглядом Агамемнона, вождь предусмотрительно смотрел на Диомеда, тот следил за Ахиллом, Аякс сжимал правый кулак левой рукой, Нестор многозначительно хмурился, Менелай нервничал и поворачивал голову ко всем по очереди, критянин Идоменей демонстративно молился.
— Я тайный жрец ее, — сказал Одиссей.
— Ее? — Идоменей деликатно показал вверх, не называя имен.
Одиссей подтвердил жестом.
— Но ведь она богиня Аттики, — удивился Агамемнон. — И даже свой город Тезей назвал в ее честь.
— Оттуда этот подонок и трус Менесфей, — сказал Аякс.
— Он все-таки наш союзник и тоже привел корабли, — напомнил Менелай.
— Что ж вы его не позвали на совет?
Аякс властвовал над Саламином. Этот остров лежал перед носом у афинян. Было очевидно, что со временем либо Афины захватят Саламин, либо жители Саламина, ведомые если не Аяксом, то его сыновьями, подчинят себе Афины.
— Палладий защищает Трою, — задумчиво проговорил Нестор. — А мы все думали, что она-то на нашей стороне.
— Палладий находится в Трое, а не защищает ее, — жестко и решительно высказался Диомед. — Приам может выставить знак любого из богов. Это не значит, что бог тут же прибежит защищать детей Приама.
Ахилл подтвердил свое согласие поворотом головы. Он не решил еще, уважать ему Диомеда за храбрость или ненавидеть как соперника в доблести. Утешало, что в отличие от Ахилла, Диомед не был наследником властвующего басилевса.
— Если надо, — мрачно сказал Диомед, — я готов сражаться и с богами.
Ах! — воскликнула Кассандра.
Девица уже собиралась спать, забыться после бессонной ночи, ночи без сна, но и без любви. Однако поворот сюжета, характер чужака-героя вдруг открылся, заблистал странной краской.
Она придумала эпизод, в котором Диомед нападает на Афродиту, а следом… Да-да-да, на самого Ареса!
Кассандра лежала без сил на ложе. Кроме одиночества, это ложе разделяли с ней сотни рядовых воинов, десяток героев, тени богов и парочка коварных женщин.
«Но на тебя Диомеда воздвигла Паллада Афина.
Муж безрассудный! не ведает сын дерзновенный Тидеев:
Кто на богов ополчается, тот не живет долголетен…»
— Ее знак ждет в Трое греков, — сказал Одиссей.
— Как?
— Палладий защищает Трою только до тех пор, пока кто-то из греков не похитит его. Он оставлен для нас.
— Это задание богини? — оживился Агамемнон.
— Да, вождь. Если греки добудут ее знак, они станут непобедимы.
— Тот, кто получит его?
— Мы, эллины. Варвары обречены будут уступать нам. Для этого ты должен был привести нас сюда. Ты должен был нас возглавить и направить, Агамемнон!
Одиссей впервые назвал старшего Атридеса так запросто, по имени, как это делали Менелай и Нестор.
— Я добуду Палладий! — поднялся на ноги Ахилл.
Одиссей развел руками и скромно потупил взор.
— И ты знаешь, где он спрятан? — спросил Агамемнон.
Одиссей показал: «Да».
Агамемнон размышлял быстро. В роли похитителя знака богини Афины нищий, по сути, итакиец устраивал его куда больше любого другого, не говоря уж об Ахилле.
— Мы не можем подвергать такой опасности жизнь сына Пелея. И его славу, ведь Ахилл не вор! — Агамемнон обратился к Одиссею. — Но мы ждем тебя с добычей… — он поискал в памяти, но не нашел, как звали отца островитянина.
— Лаэртид, — подсказал Диомед.
Одиссей пребывал в сложном положении. Он знал, что в Трое, как и везде, есть храм Афины, но вот хранится ли там некая священная реликвия, да и вообще хоть что-то ценное…
Но он понимал, что, дай Агамемнону малость подумать в тишине и спокойствии, оторви его мысль на ночь от бешеного Ахилла, обиженного Менелая, тщеславного Диомеда — и он примет единственно разумное решение, он попытается завершить войну и вернуться в Микены.
Бешеный, обиженный да тщеславный — эти еще способны не пустить его.
Бои с хеттами принесут новые горести Агамемнону. Потери среди союзников вызовут ненависть к нему и ослабят его власть. Если же он бросит против хеттов исключительно своих, микенцев да аргосцев со спартиатами, то потери в собственных рядах уменьшат его силу и опять же ослабят власть, только иным способом. А с хеттами тактических войн не бывает, хетты потому и не любят драться, что дерутся тупо и прямолинейно, насмерть.
Агамемнон уплывет, и Одиссей либо умрет последним брошенным ахейцем в Трое, либо бросится со скалы от тоски и бессилия.
От любви. Как это немыслимо глупо для Одиссея — бросаться со скалы от любви.
Да и зачем ему эта поддельная жена Менелая?
Но тем же трезвым умом, который не признавал падений со скал, Одиссей отдавал себе отчет: он выдумает какой угодно Палладий, лишь бы остаться рядом на берегу и не потерять надежды отнять ее и у Париса, и у Менелая, и у самого Агамемнона, и даже у Афродиты, если понадобится.
Ему надо было затянуть развязку.
Он перелез в том же месте, уже привычно повис, наблюдая мрак и прислушиваясь. Он мягко, неслышно спрыгнул…
И наконец произошло то, чего он боялся, что не могло не произойти, что было так предсказуемо. Острие копья уткнулось ему в грудь, прижало к стене — он поддался нажиму. Острие готово было скользнуть выше, в ту впадинку, между горлом и костью.
Он присмотрелся, мрак рассеялся, или от близости смерти его глаза сделались зорче. Юная, тонкая девушка, почти девчонка держала на весу громадную, длинную, как весло, пику.
Пика соединяла их, Одиссея и девушку.
— Ты силен врать, — сказала державшая пику, — заслушаешься.
Воин пошевелился. Все-таки женщина… Он справится.
— Даже хочется, чтобы твое вранье стало частью правды.
— Кто ты?
— Я? Ты же мой тайный жрец.
Одиссей резко дернулся и пика пригвоздила его к стене. Но не проткнула. Теперь острие аккуратно поддевало ребро Лаэртида.
Только тогда он осознал смысл ее слов.
— Ты… ты…
— Я начинаю посещать ваш мир. Почему бы нет? Оказывается, они водили меня за нос больше ста лет, господи!..
— Ты к кому обращаешься? — не понял Одиссей.
— К себе.
Он тяжело задышал, еще тяжелее, чем когда почувствовал копье у горла. Он либо сошел с ума, либо поднялся над людьми.
— Почему ты здесь?
— Потому что я там, где хочу быть. Странный вопрос.
— Что я должен делать?
Одиссей подумал и добавил:
— Ради тебя.
— О-о! — девушка почти улыбнулась, но как-то холодно. — Ради меня ты должен мне соответствовать.
Она подняла копье, и Одиссей опустился на землю. Не на колени, а просто сел у ее ног.
