АВЕНТЮРА СЕМНАДЦАТАЯ,
в которой я все еду и еду.
Я не русский, мои предки были немцами.
Иван Грозный.
Через две недели после этого разговора ваш покорный слуга уже стоял в тамбуре
спецпоезда министерства обороны у широко раскрытого окна и сосредоточенно
рассматривал местность. Поезд мчался по евразийским просторам — час назад мы
миновали Красноярск и теперь находились на полпути к Канску. Здесь уже были
заморозки, и ледяной ветер то и дело обдувал меня, неожиданно врываясь в окно.
В тамбур вошел Андрей Титомиров — как и я, в форме "студенческого легиона":
— Какая холодина! Пойдем в карты подуемся.
— Постой, — ответил я. — Мы уже неделю на колесах, а мне ничего кроме
банальностей типа "перед ним расстилались необозримые просторы его Родины" не
приходит на ум.
— Это что-то в стиле позднего Гайдара. Не ты первый потрясен нашими просторами.
Чего-чего, а жизненного пространства у нас достаточно. Пойдем.
В шестиместном купе (здесь купе шестиместные), где расположились Борис, Андрей
Малиновский и еще один студент со знаками отличия бригадира, шла азартная игра.
На столе стояли наполовину опорожненная бутылка с квасным концентратом и полевой
бинокль без футляра.
— Какие репрессии? — переспрашивал Борис. — Не было никаких репрессий! Это все
выдумки диссидентов. Я как-то попытался сложить число жертв этих репрессий по
разным диссидентским брошюркам — так получилось четыреста миллионов человек —
это при том, что население при Сталине было около двухсот миллионов. Неувязочка
получается.
— Каждое государство имеет право уничтожать тех субъектов, которые желают
уничтожить государство, — сказал бригадир. — Это признают даже буржуазные ученые
— например, Гоббс. К тому же вы упустили из виду обстановку 30-х годов — борьбу
с троцкистами не на жизнь, а на смерть.
— А интересно, что бы было, приди к власти Троцкий? — спросил Малиновский.
— Ничего бы не было — вот что! Индустриализацию бы не провели, вместо колхозов
были бы коммуны казарменного типа, а в 39-м этот аспид поволок бы нас защищать
то ли британских империалистов, то ли немецких евреев, а к хануке 1940 года
немцы были бы уже в Москве.
— Вот еще что, — вставил я. — Троцкий просто не сумел бы распорядиться властью,
она была чужда ему. Помните, у Ильфа и Петрова в "Золотом теленке" миллион был в
тягость Остапу Бендеру. Когда он лишился своих позументов, он почувствовал
облегчение…
— Это интересно: никогда не смотрел на Бендера как на литературный образ
Троцкого… — Борис задумался. — Хотя верно: образ шарлатана, разъезжающего по
России и дурящего простых людей.
— А знаете ли вы, — продолжал я, — что в двадцатые годы в учебниках истории о
Петре I была всего одна(!) фраза: "Своей деятельностью способствовал развитию
торгового капитала", и все! Вот и получалось, что Петр I — мелкий политический
деятель эпохи Булавина и Баал Шем Това.
— А перегибы в коллективизации? — спросил Малиновский.
— Она также происходила на фоне борьбы сталинистов и троцкистов… (Опять я
увлекаюсь и говорю многое из того, что им неизвестно или имеет иную
терминологию).
— "Репрессии" тридцатых годов, — сказал на это бригадир, — закономерный этап
между разбродом двадцатых и державностью сороковых. Впервые советская страна
почувствовала себя великой державой около 40-го года.
— В сущности, — сказал Андрей Титомиров, — все, или почти все русские писатели
были, по современным меркам, фашистами. Державин проповедовал великодержавный
шовинизм, русифицированный арапчонок Пушкин руки бы не подал Бабелю, даже
разумный эгоист Чернышевский предсказывал завоевание Ближнего Востока…
— Что читаешь? — спросил я Малиновского, держащего в руках небольшого формата
книжку в зелёном переплёте.
— "Драматургия Петера Визе" — на сюжеты германской мифологии. Такая шутка есть:
"Русские витязи побеждали своих врагов боевым духом, ибо, заслышав этот дух,
неприятель бежал со всех ног. Однако по мере развития бань на Руси этот дух стал
исчезать, и уже татаро-монголы имели боевой дух сильнее русского"…
Появился газетчик и совершенно бесплатно снабдил нас вчерашними "Известиями".
— Что пишут?
— Разное. "По приглашению Всесоюзного общества ветеранов Дальневосточной войны
нашу страну посетила делегация Союза ветеранов второй мировой войны "Стальной
Шлем" из Германии… Принята новая конституция Демократической Республики
Афганистан… Ожесточённые бои сапатистов с правительственными войсками в штате
Чиапас в Мексике… Европейский спортивный комитет принял решение о проведении
очередной зимней Олимпиады в немецком городе Инсбрук… Еврейский погром в
Бостоне…"
— Странно, — протянул бригадир. — Американцы сами наполовину евреи…
— Не скажи, — возразил Титомиров. — В тридцатые годы в США назревала
национал-социалистическая революция по типу германской, ведь эти две страны…
— Так то в тридцатые! А сейчас… Слыхали новый анекдот: как будет
по-американски "на…"?
— "Янки гоу хоум", — первым отозвался я (поживешь в демократической России, и не
такое узнаешь).
— Вы читали недавно в "Комсомолке"? оказывается, что американки предпочитают
своих собак мужьям!
— Как это?!! — встрепенулись все, кроме меня.
— Да, провели социологический опрос, и на вопрос "Что вы сделаете, если ваш
жених не любит собак?", сорок процентов американских женщин ответили, что
выберут собаку.
— Господи! — для Титомирова это была новость. — Хорошо, что мы не янки. Хотя…
у нас тоже в последнее время какая-то мания собаководства: весь город засран. Я
бы этих собачников!.. заставил бы собственноручно убирать улицы.
(Недавно в Калининском райсуде Ленинграда рассматривалось дело: собака загрызла
новорожденного; у нас всякие правозащитники тут же стали бы оплакивать
несчастную собаку, но здесь владельца приговорили к тюремному заключению, а
собака была истреблена в присутствии хозяина.)
Малиновский, у которого была собака, поморщился, но тут раздался возглас Бориса:
— Вот новость так новость! Умер Гайдар.
— Как?! Что?!
— Да — вот: "1 сентября советская литература понесла невосполнимую утрату: на
девяносто третьем году жизни скоропостижно скончался почетный председатель Союза
