— Слишком сурово наказан? — Клодий подался вперед. — Совсем не слишком. Он сидит в Фессалониках у своего друга-квестора, в доме что ни день, то пирушка, толпа приходит послушать его умные речи, он может писать свои сочинения, может делать все, что угодно, может завести молоденькую любовницу — его сварливая Теренция осталась в Риме. А он лишь стонет, рвет на себе волосы и рассылает всем мольбы о помощи. И этого человека ты называешь мудрым? Как же его стоицизм? Или философия больше не служит ему утешением?
По поводу стоицизма Помпей ничего сказать не мог.
— Я решил вернуть Цицерона, — заявил он напрямую.
— Ты решил примириться с оптиматами, Помпей! — взорвался народный трибун. — Возвращение Цицерона — это взятка твердолобым сторонникам старины — за то, что они дадут тебе полномочия по снабжению Рима хлебом и право распоряжаться казной. — Они смотрели глаза в глаза: ростом они были равны. — Не так ли?
— Неужели ты, Клодий, надеялся, что тебе поручат снабжение хлебом Города? Ты слишком молод, чтобы получить такое ответственное поручение.
— Но это мой план. Я его разработал — что делать и как. Я провел закон о бесплатном хлебе и…
— Очень хорошо. Но ты не представляешь всей сложности проблемы. Ты провалишь дело. Так что мне пришлось взять это дело в свои руки. Все помнят, что я прекрасный организатор, моя операция против пиратов…
— Я сообщу обо всем Цезарю! — перебил Клодий. — Он — тоже участник нашего соглашения. Цезарю положена Галлия, твоим ветеранам — земля, а мне — хлеб! И мы действуем через народное собрание, а не через сенат.
— То, что мы задумали с Цезарем, — недопустимо. Отстранить сенат от власти! Что же это такое?! Сенат должен управлять Римом. Так было всегда.
— Ого! — присвистнул Клодий. — Неужели дело зашло так далеко? Ты хочешь нарушить наш договор? Или ты забыл? Мы решили изменить Рим. Мы должны провести законы, которые сенат никогда не одобрит. Но пока мы вместе, сенат нам не страшен.
— Я тоже не одобряю всю эту новизну. Итак, решено: я займу позицию рядом с уважаемыми людьми.
— Знаешь, что я тебе скажу, Помпей? — Клодий зло усмехнулся. — Тебя стоит убить, чтобы ты не испортил отлично задуманное дело. А дом твой сжечь, как я сжег дом Цицерона.
Помпей отшатнулся. Шутит дерзкий? Или… не шутит?
Не дожидаясь ответа, Клодий сбежал по ступеням и подозвал к себе Зосима. Несколько мгновений они совещались, а потом направились к курии — Клодий собирался собственноручно прибить к дверям Гостилиевой курии[111] текст нового закона, по которому отныне сенаторам запрещено заниматься делом Цицерона.
Клодий едва сдерживался, кусая губы. Ярость в нем так и клокотала. Казалось, он все учел: и закон о бесплатном хлебе, и пути снабжения Города, и свое удачное возвышение, и возвышение своих людей, а в итоге — возможность распоряжаться миллионами. И вдруг его план крадут самым беззастенчивым образом.
— Полибий! — крикнул он, не в силах больше сдерживаться.
Верный гладиатор подскочил.
— Меч при тебе?
— Конечно, доминус.
— Тогда иди и убей Помпея.
Полибий изумленно заморгал:
— Убить Великого?
Клодий смотрел на него в упор.
— Гнея Помпея Магна, — отчеканил приказ народный трибун.
— Но он, говорят, в рукопашной силен, как никто.
— На форум Помпей приходит без оружия.
— Ну… конечно… Вообще-то это не так и сложно. Я смогу! — приободрил гладиатор сам себя. — Чего тут… смогу.
И Полибий стал протискиваться сквозь толпу. Клодий отвернулся.
Оглянулся лишь на крик. В этот раз орали не у дантиста. На ступенях храма кипела драка. Кого-то хватали, тот вырывался.
— Зосим! — крикнул народный трибун, догадавшись, что произошло. — Отбейте его!
— Так ведь там Помпей с ветеранами, — напомнил вольноотпущенник.
— Плевать! Если ты не отобьешь Полибия, мне придется закончить свои дни где-нибудь в Массилии. А этому недотепе — на кресте. Вперед! Скорее! — И Клодий толкнул Зосима в спину.
Зосим, прихватив человек десять гладиаторов, помчался к храму братьев-Диоскуров. Миг — гладиаторы взбежали наверх по ступеням. Что происходило дальше в тени портика, Клодий разглядеть не мог. Заметил лишь, что несколько человек подались в целлу,[112] и среди них — Помпей. Драка кипела еще несколько мгновений, а потом Зосим и его гладиаторы стали отступать, спускаясь по ступеням. Полибий был с ними.
Вечером Зосим заглянул в таблин патрона. Тот писал письмо — лист папируса успел закрутиться вновь, пока тростинка скользила по нему. Письмо было длинным. Значит, адресовано Цезарю.
— Доминус пишет о сегодняшнем покушении? — спросил Зосим.
— Пока еще не написал.
— А стоило бы.
— Отправь Полибия в Альбанскую усадьбу. Через месяц вернется, — приказал Клодий, не поднимая головы. — В конце концов, никакого покушения не было. — Однако тростинка перестала скользить по папирусу. — Ты меня осуждаешь?
— Нет. Ты мой патрон. Я не могу тебя осуждать.
— Не как мой клиент, просто как человек, осуждаешь или нет?
— Тебе это важно?
Клодий задумался:
— Не знаю… Наверное, нет. А впрочем…
— Это был неосмотрительный поступок, — сказал Зосим.
— Как осквернение таинств Доброй богини? — Клодий отшвырнул тростинку. Чернила брызнули во все стороны. — Вот что, Зосим! Раз покушение было, надо этим воспользоваться. Пошли наших людей покричать под окнами Великого и кинуть пару камней в его дверь. Раз он хочет помириться с оптиматами и украсть мой хлеб, то пусть сидит дома и никуда не выходит. — Клодий хотел взяться за письмо вновь, но передумал. — Прихвати с собой побольше факелов — Помпей вообразит, что вы пришли сжечь его дом.
Клодий улыбнулся. Да, атаковать Помпея — все равно что кидаться с палкой на ретиария.[113] Но вдруг ретиарий струсит?
— И еще… Пусть Этруск прихватит с собой ведерко с краской и напишет на стенах инсул: «Помпей — победитель Спартака!»
— Мы же писали это десять дней назад.
— Значит, надписи пора обновить. Как ты думаешь, Красса злят эти граффити?
— Он в ярости. Ведь Помпей присвоил единственную значительную победу Богатого.
— Вот и отлично.
В этот день Клодий фактически не обедал — перекусил холодной телятиной, оливками и выпил вина. Было некогда. Не каждый день пытаются убить Помпея Магна. На «десерт» — разговор с Фульвией.
Клодий заглянул в перистиль. Уже стемнело, и между колоннами горели светильники. Фульвия сидела на скамье и о чем-то шушукалась со служанкой — светловолосая толстушка расположилась у ног госпожи и хохотала при каждом слове.
— Пышечка, посплетничай с кем-нибудь на кухне! — приказал Клодий рабыне.
Та поднялась, фыркнула, давая понять, что хозяин с ней не слишком вежлив, и вышла из перистиля, покачивая бедрами.
Клодий повернулся к супруге.
— Дорогая, я решил последовать твоему совету, но неудачно.
— Да, знаю, что ты не смог завалить этого толстого борова!
— Я заваливаю только молоденьких красоток, мужчины возраста Помпея меня совершенно не интересуют. А ты, милашка, гораздо лучше смотришься в постели, чем на форуме. Или хочешь напялить тогу?
Лицо Фульвии исказилось:
— Да как ты смеешь… Да я… — Она стиснула кулачки.
— Знаешь, о чем я подумал, Фульвиола?
— Разве ты умеешь думать?!
— Иногда! Когда ты не слишком меня злишь. Так вот, я подумал: как хорошо, что времена Катона-цензора прошли, а то бы он вычеркнул меня из списка сенаторов.
— За что? — уже притворно нахмурила брови Фульвия, ожидая какой-нибудь пикантной выходки.
— Да за то, что мы предадимся Венериным удовольствиям прямо здесь, в перистиле. И нас могут увидеть.
И Клодий расхохотался.
Картина XVI. Ссора с Цезарем
С того дня, как Полибий напал на Помпея, Великий не выходит из дома и не бывает в сенате. Впрочем, сенаторы не особо обременены делами. Единственное, чем они хотят заняться, — это возвращением Цицерона. Но я не позволяю. Так что сенаторы отдыхают.
По Великому я нанес еще один удар — отбил у него царевича Тиграна. Мои люди устроили засаду на Аппиевой дороге, когда царевича перевозили на загородную виллу, и напали на охранников. Эти дурни из охраны решили дать отпор, завязалась драка, один римский всадник получил удар кинжала в живот. К сожалению — или к радости — убитый оказался другом Помпея. Зато теперь царевич — мой. Тигран плясал от радости и за свободу обещал заплатить кругленькую сумму. Великий в бешенстве. Но по-прежнему боится выйти из дома.
