Барон кратко описал их маршрут. Объяснил ситуацию, что была в немецких землях. Назначил заместителей, среди которых оказался и Кеплер, и лишь только потом дал команду выступать.
Их путь пролегал через Росток, Штеттин, Данциг и Кенигсберг. С таким отрядом Игнат Севастьянович рассчитывал посетить родной замок барона. Затем через Ригу прямиком в Ораниенбаум, где его уже будет ждать его высочество Петр Федорович.
— Иоганн, — раздался вдруг голос.
Фон Хаффман невольно вздрогнул. Что-то подсказывало, что обращались к нему, а не к Кеплеру, которого и рядом сейчас не было. Отряд разбил лагерь недалеко от Ростока, а сам барон отправился в город, чтобы разведать обстановку да заодно пополнить запасы. С собой взял юркого паренька по имени Зигфрид. Пока тот улаживал дела, он (барон фон Хаффман) отправился в трактир, чтобы перекусить в первый раз за все время путешествия по-человечески. То, что им удавалось добыть в пути от Киля до этого города, его, к сожалению, не устраивало. Иоганн, вспомнил вдруг Черный гусар, было вторым именем барона. Так называть его мог только человек из далекого прошлого фон Хаффмана. Те, с кем он познакомился совершенно недавно, знали его не иначе как барон Адольф фон Хаффман.
Игнат Севастьянович обернулся на голос и обомлел. Перед ним стоял Ганс Шнейдер. Гусар в темно-синем костюме стоял, опираясь на трость.
— Не ожидал вас, Иоганн, здесь встретить. Прошел слух, что вы бежали в Россию.
Барон рукой показал на соседний стул. Шнейдер тут же исполнил его просьбу, понимая, что просто так на вопросы его приятель не ответит. Подозвал трактирщика и заказал вина. Тот кивнул и тут же ушел выполнять его просьбу. Пока его не было, Игнат Севастьянович проговорил:
— Я поступил в России на службу к великому князю Петру Федоровичу…
— Тому, что, несмотря на свой возраст, в оловянные солдатики играет, — усмехнулся Шнейдер.
— Играет, — согласился фон Хаффман. — Пока в оловянные, а потом и свою армию иметь будет.
— Не верю!
— А ты думаешь, я сюда на воды отдыхать приехал?
— А разве нет?
— Для отдыха я бы выбрал место подальше от старины Фрица. Чай, небось до сих пор мечтает мне голову за ту злосчастную дуэль отрубить.
Шнейдер побледнел. Игнат Федорович заметил, что рука приятеля скользнула к эфесу шпаги.
— Брось, дружище, — проговорил он, — не думаю я, что у нас Фриц такой уж кровожадный. Небось, отошел. После многочисленных побед. Забыл, что у него когда-то в гусарах Адольф Иоганн фон Хаффман служил.
— Не знаю. Может, и отошел. Вот только неделю злился на полковника за то, что он тебе дал возможность скрыться.
— Неужели прознал старик, что именно он поспособствовал мне дезертировать?
Ганс удивленно взглянул на барона, и Игнат Севастьянович вдруг понял, что сболтнул лишнее.
— Не бойся, я про это Фридриху не сообщу. Не того я полета птица, чтобы с королем за одним столом сидеть да шнапс пить. Король ругался за то, что не приставил полковник к тебе человека, что не отходил бы от твоей кровати ни на минуту.
— Ну, что сделано, то сделано. Прошлое не вернешь.
— Не вернешь, — согласился Шнейдер. — Так, значит, ты в этих краях, мой старый друг, по делам?
— По делам.
— А что за дела?
— Я же не спрашиваю, какими судьбами ты здесь!
Ганс Шнейдер взглянул на трактирщика, что принес вино. Потом перевел взгляд на пустые бокалы и протянул один. Его тут же наполнили из кувшинчика.
— А я и не скрываю, — проговорил он, когда трактирщик отошел, — приехал сюда на воды. После ранения при Соре я вынужден был взять отпуск, благо полковник не возражал, и отправился в эти края.
И вновь память барона фон Хаффмана напомнила о себе. Игнат Севастьянович вдруг вспомнил, что Ганс Шнейдер был из этих мест.
— Прихожу в себя, — продолжал между тем гусар, — лечусь. Параллельно изучаю научные книги.
— Не иначе, в ученые метишь?
— Почему бы и нет. Война вскоре кончится…
— Ты еще в монахи подайся.
— Шутишь?
— Конечно. Какой из тебя монах? Ты ведь ни одной юбки не пропустишь.
— Тебе не уступлю.
Фон Хаффман утверждать обратное не стал. Не хотелось хвастаться своими похождениями. Неожиданно Ганс вдруг сменил разговор.
— Как ты сбежал, все у нас разладилось. Разведке вдруг уделять внимания стали меньше. Да и сама армия, из-за множества откомандированных по разным делам отрядов, значительно уменьшилась, — проговорил вдруг Шнейдер, и Игнат Севастьянович понял, что тот хочет поведать о последнем сражении, в котором участвовал его приятель. — Вот этим и воспользовался Карл Лотарингский. Нанес по нашей армии внезапный удар, благо погода ему благоприятствовала. Стоял легкий туман, что позволил скрыть его приближение. — Ганс отхлебнул из бокала, посмотрел куда-то вдаль холодным взглядом и продолжил: — Раним утром. Потом говорили, что часов, наверное, около пяти, когда Фридрих проводил совещание с командованием, король и узнал о столь дерзкой наглости австрийской кавалерии. Лично выскочил государь из шатра, чтобы увидеть все своими глазами. Было поздно. Австрийцы построили боевые порядки. Понял, что пути к отступлению перекрыты. Вот только австрияки почему-то медлили. И тогда Фридрих пошел ва-банк. Король воспользовался медлительностью и атаковал. Через три часа наши войска наносили удары на правом фланге и в центре. Я был на правом фланге с нашими доблестными гусарами. Нам было легче, чем пехоте в центре. Те были встречены массированным огнем мушкетов и артиллерии. Они были отброшены. Мы несли большие потери, но с третьего раза все же смогли опрокинуть австрияков. Нам помогло мародерство, что учинили те. Наконец их сопротивление в центре было сломлено. Австрияки начали отступать к лесу, до которого мы их и преследовали. Мне, правда, победу увидеть не удалось, пуля попала в плечо, и я свалился с лошади. Когда же меня подобрали маркитантки, мне стало известно, что уже к полудню все поле боя принадлежало нам. Австрийцы отступили к Яромиру, Фридрих велел разбить лагерь на поле боя, где и оставался аж пять дней. Меня же раненого отправили в родные земли.
Шнейдер замолчал, взглянул на фон Хаффмана.
— Как бы я желал, чтобы ты был в тот день на поле битвы с нами, барон. Но ты дезертировал.
Он стукнул по столу, чем привлек к ним внимание.
— Если бы я не дезертировал, — прошептал Игнат Севастьянович, — так меня все равно там бы не было. Если не меч палача, так топор или веревка…
— А если бы Фридрих передумал?
— Не думаю, дружище.
Ганс тяжело вздохнул. Фон Хаффману вдруг стало интересно, как в отношении него теперь поступит его приятель.
— Я по-прежнему в розыске? — поинтересовался он.
— Увы, мой друг, но розыск не отменили. Теперь тебя ищут как отъявленного дуэлянта и дезертира. — При последнем слове лицо Шнейдера изменилось, словно он только что съел кислый лимон. Игнату Севастьяновичу стало понятно, что тот никогда бы не выдал его как дуэлянта, но вот к дезертирству у его приятеля было, по всей видимости, совершенно иное отношение. Ганс не уважал людей, бежавших позорно с поля боя. Вот только Сухомлинов поле боя никогда не покидал. Дрался до последнего. И в те годы, когда воевал в царской армии, и в тот период, когда вынужден был защищать свою родину от немецких оккупантов в форме солдата Красной армии, ни когда был гусаром. Игнат Севастьянович был уверен, что и Адольф Иоганн фон Хаффман ни за что бы поле боя не покинул, иначе уклонился бы от дуэли с господином Мюллером. Ох уж этот бюргер, как же он изменил обычный образ жизни барона!
— Ты меня сдашь властям? — спросил он, наливая вино в бокал Шнейдера.
— Я никогда не предаю друзей, даже если те вынуждены были дезертировать, — на слове «вынуждены» Ганс сделал ударение, давая таким образом понять, что прекрасно понимает, в каком положении оказался его товарищ. — Если бы хотел, давно бы это сделал. Для меня все еще по-прежнему существует такое понятие, как честь. Если тебе хочется меня обидеть, так давай скрестим наши шпаги на пустыре.
— Я не собираюсь и не собирался с тобой драться, друг. К тому же у меня есть миссия, что я должен выполнить.
— Так ты — Миссия? — улыбнулся Шнейдер.
— В какой-то степени. Я тоже хочу изменить жизнь…
— Свою?
— Нет. Чужую. Но от судьбы этого человека в какой-то степени, на данном этапе, зависит моя участь.
— Я, кажется, догадываюсь, кто этот человек, — молвил Ганс.
Фон Хаффман улыбнулся.
— Ты хочешь повторить судьбу Лефорта, Бирона?
— В какой-то степени. Единственно, я не хочу закончить свою жизнь как Бирон. Категорически против того, чтобы провести остатки отведенного мне пути в Сибири.
Шнейдер наполнил еще раз бокал и тут же залпом осушил.
— И куда ты теперь? В Россию?
