Этого мужчину Андрей встречал раза два на лестнице или у подъезда. Он поспешил пройти мимо, сделав вид, что не узнал соседа, чтобы его не смутить. Не всем приятно, когда их ловят за занятием постыдным. Вряд ли сосед гордится торговлей мышами.
— Остановитесь! — Тонкие пальцы вцепились в рукав Андрея. — Ваше лицо мне знакомо. Я могу ожидать от вас сочувствия и денежной помощи.
— Здравствуйте, — сказал Андрей. — Мы с вами живем в одном доме на Болотной площади.
— Значит, вы не биолог?
— Я археолог.
— Тогда купите крысу, Они чрезвычайно сообразительны. Когда-нибудь вы будете гордиться тем, что помогли великому ученому в скорбную минуту.
Андрею хотелось спросить, неужели сосед на самом деле полагает себя великим ученым? Что он голодный ученый — это печальный факт.
— Нет, — ответил на непроизнесенный вопрос человек в стрекозиных очках. — Их есть нельзя. Это все равно что забивать гвозди хрустальной вазой. Эти крысы — плоды труда одинокого гения…
Сосед сделал паузу и представился:
— Доктор Миллер. Девичья фамилия Мельник, — Сосед рассмеялся.
Потом принялся уговаривать Андрея:
— Ну постойте рядом со мной еще минут десять. Вы приносите счастье. Я чувствую.
Если я не продам моих крысок, то мне нечем будет кормить мой зоопарк. Ведь вы не хотите, чтобы я отрезал от себя филейные части?
— Зачем такие крайности? — возразил Андрей. — Вы же можете кормить мышей мышами?
— Какими?
— Вот этими, которых вы продаете.
— Еще чего не хватало! Что я, людоед какой-нибудь?
Андрей не хотел спорить, но помимо воли язык произнес;
— А если покупатель их поджарит? Времена у нас голодные.
Сосед задумался. Он был совершенно серьезен.
— Ах, — сказал он. — Ну почему я не подумал о такой трагической возможности?
— Вам жалко мышей?
— Во-первых, — Миллер блеснул очками, которые подхватили лучи послеполуденного солнца и, сконцентрировав, кинули их в лицо Андрею — во-первых, это не мыши, а крысы. Мне надоело повторять банальные истины. Во-вторых, мне их жалко. В-третьих, я немедленно возвращаюсь домой, а вы ссужаете мне десять рублей. Всего десять рублей. Они у вас есть. Иначе бы не покупали такие ненужные человеку вещи, как подсолнечное масло. Дома вы мне, кстати, отольете из бутылки. Она слишком велика я вас, молодой человек.
Это было сказано тоном пожилого профессора, хотя судя по всему, Миллер был вовсе не стар.
— Сколько вам лет? — спросил Андрей.
— Мне двадцать шесть лет, но я выгляжу моложе. И учтите, что в моем возрасте Эварист Галуа уже погиб на дуэли, а Александр Македонский был близок к смерти.
Андрей достал из кармана брюк десятку. Миллер заметил, что десятка не одинока, и заявил:
— Вам придется расстаться еще с десяткой, потому что у меня оторвалась подошва.
Он поднял по-птичьи ногу, и Андрей, к ужасу, убедился в том что, вместо подошвы в правом ботинке видна черная ступня. Просто голая ступня.
— Ведь еще так холодно! — произнес он. — Земля холодная, снег недавно сошел.
— Вот именно! — заявил Миллер. — Вы намерены ссудить мне еще червонец?
— Разумеется, — согласился Андрей.
— Тогда я вам гарантирую место на трибуне мя почетных гостей, — сказал Миллер, — в день, когда я буду получать Нобелевскую премию.
— Не больше и не меньше, — улыбнулся Андрей.
— А я больше не намерен мелочиться, — сказал Миллер-Мельник. — Меня встречают и провожают по одежке. То есть я сам задаю уровень славословия или критики. Вы не проголодались?
— Не отказался бы от чашки чая, — сказал Андрей, который видел, что Миллеру-Мельнику просить невмочь, что он мысленно перешел рубеж, за которым выцыганивать подачки неприлично. Но замерз он безмерно — неизвестно еще, сколько он простоял на Сухаревке со своей клеткой.
Андрей покосился на клетку. Мыши сбились в кучку в углу — им тоже было холодно, а может, укачало от ходьбы.
Они зашли в сомнительного вида трактир на Сретенке. Половой долго игнорировал их.
Потом все же принес чайник с заваркой и самовар — это обошлось Андрею в пять рублей, да еще три рубля сахар. От еды Миллер-Мельник категорически отказался, Но тайком — думал, что Андрей не заметит, — сунул между прутьями клетки кусок сахара. Мыши засуетились, сбились вокруг лакомства.
— А в чем сущность вашей работы? — спросил Андрей, пока они ожидали чай.
Миллер ждал вопроса. Но отвечал снисходительно. Острый красный нос торчал между выпуклыми линзами очков, глаза были преувеличенно велики, а губы сжаты в линейку.
Ничего особенного в лице не было.
— Я физик, — сказал он, — но я не открываю законов, я экспериментирую. Я добиваюсь реальной власти над природой. Я ее калечу, изменяю и в конечном счете совершенствую. Мой конек — пустота. Вам этого не понять, ибо вы гуманитарий, а я и не буду стараться вам объяснять, Характер у физика был женский. Андрей с детства не выносил этой девичьей логики:
«Ах, что я знаю, но не скажу!» А так хочется сказать всему миру!
— Не хотите, не надо, — сказал Андрей. Но, конечно же, ему было любопытно узнать, чем его сосед занимается, Он мог быть чудаком, но не жуликом.
Половой принес самовар. Вот тут Миллер-Мельник скормил мышкам еще кусочек сахара.
Андрею не хотелось, чтобы половой это заметил.
— Вы представляете себе строение материи? — строго спросил Миллер.
— А как вас зовут? — спросил Андрей. — Я имею в виду имя.
— Разумеется, Григорий, — ответил Миллер и продолжал: — Основное содержание Вселенной — пустота, ничто! Вы можете себе это представить?
— Я слышал об этом, — сказал Андрей. Он отлично помнил лекции отчима о строении молекул и атомов.
— Ничтожную долю пространства занимает ядро атома, — сказал Миллер, который рисовал классическую модель атома, схожую с моделью Солнечной системы, пальцем на грязной скатерти. — Еще меньше места оккупирует электрон. Вкратце моя задача была в том, чтобы манипулировать расстояниями между материальными микрочастицами материи. Я понял, что, сближая атомы, мы можем уменьшать размеры материальных объектов. Вы следите за ходом моих рассуждений?
— Но как это сделать практически, не нарушая законов материи? — спросил Андрей.
— А вот тут, батенька, вы очень и очень ошибаетесь! — закричал Миллер-Мельник пронзительно. Немногочисленные посетители обернулись в его сторону, а буфетчик перегнулся вперед, будто намеревался перепрыгнуть через стойку и применить силу к крикуну.
Миллер стукнул бледным кулаком по столу так, что чашки зазвенели.
— То, чего я добился, человечество поймет и изготовит через сто лет. А я уже сейчас… сейчас! Вы смотрите!
