– Мы называли это «Взгляд Ангела».
– Вы знаете это предание? – удивился учитель.
– У нас его знал каждый, – кивнул капитан. – Ангел приходит к человеку перед смертью…
– Да… Одному из ваших грозит очень большая опасность. Очень большая…
Арцеулов долго не мог уснуть. Не то чтобы его до такой степени поразило услышанное, причина была куда более прозаичной – Ростислав наблюдал над Косухиным. Он видел, что Степа, примостившийся в углу и укрывшийся с головой полушубком, не спит. Уже не в первый раз приходила в голову вполне разумная мысль – пристрелить краснопузого, хотя бы «при попытке к бегству». Но подумав, Арцеулов вдруг понял, что не сможет. Тогда, у избушки – дело другое, тогда они были на равных… В конце концов Ростислав решил, что надо бы связать Степу, забрать полушубок, и оставить в этой деревне. Черт с ним, краснопузым, пусть дышит! Может, в следующий раз пощадит какого-нибудь офицера, все польза!..
Степа действительно не спал. Правда, он и не думал бежать или, к примеру, зарезать белого гада Арцеулова хозяйским хлебным ножом. Степа размышлял о брате. В глубине души он никогда не верил, что Николай погиб, ведь чудеса случаются даже на войне. И вот брат здесь, но даже в страшном сне Косухин не ожидал, что встретит не вернувшегося из германского плена поручика, а белого полковника, за которым шла охота чуть ли не по всей Сибири. А тут еще «Владимир Мономах» и эфирные полеты, которые, оказывается, совсем не то, что полеты на аэропланах и даже дирижаблях. Степан слабо представлял себе те сотни верст, о которых говорила Берг, но от ее рассказа веяло жутью: его брат, его Коля, крутился вокруг Земли в стальной чушке среди дикого холода, темноты, да еще в каком-то «вакууме». Правда, то, что брат летал на «Мономахе», наполняло сердце Степы законной гордостью. Он даже подумал, что Николая вполне могли бы запустить и первым, но этот Барятинский – небось, знатного рода, вот и сподобился… Не захотели великие князья пускать первым в «эфир» серую кость!
В общем, мысли у Степы оказались несколько путаными. Твердо он знал лишь одно – брата не бросит и «Мономаха» этого увидит.
Глава 8. Ночь Гургунх-эра
Наутро все оказалось хуже, чем думалось. Волчьи следы опять видели у околицы. Лошади были в мыле, к ним стало опасно даже подходить, а не то, что пытаться запрячь в сани. Но отступать было поздно. Родион Геннадиевич раздобыл пять пар лыж (Степины догадались захватить с собой), вещи распределили по «сидорам», и полковник приказал выступать. Учитель провожал их молча, даже не перекрестив на дорогу.
В лесу было тихо. Тучи за ночь разошлись, на небе неярко светило бледное зимнее солнце. Ветер стих, идти было не просто легко, но и почти приятно. «Почти» – потому что слова о волках крепко засели у всех в головах. Волчьи следы увидели почти сразу. Их было много – и на дороге, и в стороне, среди деревьев. Особенно часто встречались они на полянах; на одной из них, где на минуту остановились передохнуть, ночью побывало, по Степиным подсчетам, не меньше двух дюжин серых. Следы в основном попадались очень крупные, а некоторые оказались такого размера, что даже профессор удивленно качал головой.
– Слышь, Коля, – заметил Косухин, внимательно поглядывая по сторонам. – А чего это волки вами брезгуют? Столько днем идем, и не разу не видели. Словно заманивают!
– Ну ты даешь! – рассмеялся полковник. – Расскажи это профессору, будет забавно…
Степа не ответил. При зрелом размышлении собственная мысль показалась Косухину и в самом деле дикой и невероятной. Но будь он, к примеру, волчьим командиром, то поступил бы именно так. Никто из их группы врагов, то есть волков, в глаза не видел, а значит, потерял бдительность. Засада выходила по всем правилам.
На обед остановились в маленькой пустой избушке с оторванной дверью, почти полностью занесенной снегом. Печь растопить даже не пытались – снег лежал не только на полу, но доставал до подоконников. Перекусили всухомятку. Семен Богораз в очередной раз помянул свой бронхит, категорически отказавшись выпить причитавшийся ему глоток спирта.
– Неплохо прошли, – удовлетворенно заметил полковник, глядя на карту. – Пожалуй, заночуем у святого Ильи. Холодно, конечно, зато все же крыша…
– Простите, господин полковник? – вскинулся Арцеулов, сразу же вспомнивший слова учителя.
– Заброшенная церковь, – пояснил Лебедев. – Сойдет, тем более, ночевать больше негде.
– А… а это не опасно? – не удержался капитан.
– Нечистой силы испугались, молодой человек? – вскинулся Семирадский. – Как же, как же!..
– Я не про это, – Арцеулов смутился. – Просто… Это идеальное место для засады!
– Полноте, батенька! – успокоил его профессор. – Едва ли нас господа комиссары догонят. Разве что на аэроплане…
Арцеулов и сам не думал, что краснопузые сумеют каким-то образом пройти по зимней тайге из Иркутска им наперерез. Такое мог совершить только бешеный Косухин, но едва ли подобных фанатиков у большевиков избыток. Однако мысль о засаде была хороша тем, что можно не поминать странные советы учителя.
– Извините, господин полковник, – настойчиво повторил он. – Все же рискну настаивать. Кто бы нам не встретился на пути, он эту церковь не обойдет. Лучше нам туда не сворачивать…
– Но нам негде ночевать! – Лебедев вновь взглянул на карту. – Тут была охотничья избушка верстах в восьми к западу, но ее, помнится, сожгли еще год назад. Сделаем так – подойдем и посмотрим…
– Лучше спросите у своего брата… – буркнул капитан. – Или позвольте мне. Допрос военнопленного не противоречит Гаагской конвенции.
– Ростислав Александрович! – выдержала Берг, но капитан лишь упрямо мотнул головой.
– Я не намерен, господа, допрашивать родного брата, – спокойно и твердо ответил Лебедев. – Решено. Дойдем до места – увидим…
После этого разговора долгое время шли молча. Арцеулов понял, что ничего не сможет объяснить своим скептическим спутникам. В иное время он и сам ни за что не поверил бы подобной мистике. Красной засады он не особо боялся, разве что те и в самом деле воспользовались аэропланом или дали радио какому-нибудь повстанческому отряду.
Между тем Степа, молча, с насупленным видом, скользивший «финским» шагом рядом с братом, думал о том же, хотя и с несколько иными выводами. В нечисть Косухин верил слабо. Виденное им в Иркутске не могло не заставить задуматься, но Степа, считавший себя истинным марксистом, с легкой совестью относил все к достижениям науки или к природным явлениям, которые эта самая наука еще не познала. Беспокоило другое. Он не стал отвечать при всех ни на провокационный вопрос белого гада Арцеулова, но сам чем дальше, тем больше начинал беспокоиться. Конечно, товарищ Чудов и местные дружинники не догонят отряд Лебедева. В Иркутске имелись два «Фармана», но они находились в распоряжении уклониста и оппортуниста Федоровича. В повстанческое «радио», о котором думал Арцеулов, Степа не верил, ибо по должности посланца Сиббюро неплохо знал расположения местных отрядов. Ни у Сайхена, ни в междуречье Китоя и Оки повстанцев не было. Но Степа не забыл слова Венцлава перед прощанием. Конечно, даже бойцы 305-го, которых и пули не брали, не умели летать, но Косухин хорошо запомнил жуткую красноглазую собаку (или волка, кто их разберет?), которая вела его по ночному Иркутску. В общем, было над чем задуматься.
