Вжикая камнем по кромкам и стараясь уберечь пальцы, я думал о всяком-разном — благо, работа не мешала. Мысли отнюдь не все были радостные — всплыл образ могилы. Нет, всё-таки страшно, если честно, думать, что рано или поздно, но неизбежно твоя жизнь закончится гибелью. Не просто смертью, а именно гибелью — и неизбежно.
Мерзкая мысль, можете мне поверить. Но я отпихнулся от неё и всерьёз задумал-ся, что зимовать можно и здесь, а не волочься на Карпаты, тем более, что я про них про-сто так сказал.
Подошла Танюшка — в ковбойке с подвёрнутыми рукавами, подкатанных джинсах и босиком. Встала рядом, прислонившись плечом к дверному косяку — молча, но это было уютное молчание, тёплое, как наступавший летний вечер. Арнис, разведя неподалёку не-большой костерок, "отпускал" иголку, собираясь её превратить в хирургическую по зака-зу Ольги. За домом булькали водой, смеялись и неразборчиво переговаривались. Андрюшка Соколов с Ленкой Черниковой по-хозяйски возились с ремнями на ставнях.
— А вообще-то здорово, что мы все вместе, — тихо сказал я.
— Здорово, — согласилась Танюшка. Я посмотрел на неё снизу вверх — волосы упали мне
на глаза. — А как ты оброс — я у тебя таких ещё и не видала!
Это было правдой. У меня уже к началу каникул оказались длинные волосы, а прош-ло-то два половиной месяца — они отросли до кончика носа и до плеч. Ухаживать за во-лосами я не умел, да и проблематично тут это было. Поэтому я просто пожал плечами.
— А давай я тебе их подкорочу, — предложила Танюшка и чиркнула сзади по шее, — вот до сих пор. Я постараюсь поровнее.
От этого мимолётного прикосновения у меня захватило дух. Я смог только молча кивнуть. Татьяна сбегала в дом и, притащив ножницы, спихнула меня на нижнюю ступе-ньку, а сама устроилась выше и перехватила пальцами мои волосы сзади.
Я закрыл глаза и поплыл, мечтая только об одном — чтобы никто не полез с каки-ми-нибудь неотложными проблемами или просьбой показать, как фехтовать. Только не сейчас… Пусть она там как хочет меня кромсает, только бы подольше вот так переби-рала пряди волос, мимолётно касаясь шеи, висков, щёк, лба и сосредоточенно сопя. Я да-же не замечал, что ножницы тупые и дёргают.
— Вот так лучше, — сказала наконец Танюшка.
— Чего?.. — сонно спросил я и, помедлив, откинул голову ей на колени. На миг почувство-
вал, как напряглись ноги девчонки… но тут же расслабились, и я, запрокинув лицо, увидел, что и она привалилась спиной к косяку, задумчиво глядя в лес своими зелёными глазами. А руку… руку, помедлив, положила мне на плечо.
"Только бы никого не принесло!!!" — взмолился я.
Принесло, конечно же — вернулся Андрей Альхимович, и я оттолкнулся затылком от танюшкиных колен. Посмотрел на неё — ощущение было такое, что… ничего и не было. Взгляд Татьяны стал деловитым, она перешагнула через меня и отправилась куда-то, по пути громко вопрошая, нашли или нет орляк. Я подумал, что это и в самом деле вопрос — мыла-то у нас не было, а без мыла, как говорил один знакомый нам дед, "не мытьё, а одно паскудство". Только, если честно, мне сейчас было плевать на всё. А тут вдобавок мне по-пался на глаза Серёжка — он скромненько целовался у малинника с Ленкой, пользуясь тем, что большинство людей у бани. Причём целовались они самым настоящим образом "вза-сос". Я мысленно взвыл, запустил очередным клинком — как раз сергеевой дагой — в стену и убежал в дом, едва не сбив с ног Щуся, который нагло завопил вслед: "Ну ты чё — ду-рак?!" — и не получил по шее.
94.
* * *
Девчонки оккупировали баню первыми, демонстративно заложив дверь поленом из-
нутри, после чего из окна интенсивно повалили пар и дым, словно там раскочегаривали котёл паровоза. Мы, поглядывая на приземистое помещение и похмыкивая, занялись дела-ми по хозяйству, тем более что как раз тут Север с Кристиной притащили оленя и трёх глухарей, весом почти равных оленю.
— Слушай, — обратился ко мне Вадим, — а что если на зимовку определиться тут? Мне
кажется, место неплохое…
— Знаешь, я уже об этом думал, — признался я. — Завтра попробуем определиться с со-
седями, а там посмотрим.
Вадим кивнул. Мы разожгли костёр снаружи, а то спать будет невозможно — и за-нялись приготовлением оленины и птичек. Это мы умели не хуже девчонок, тем более, что Кристина принесла и можжевеловых ягод, с которым мясо приобретает совершен-но изысканный вкус.
В медленно тающем вечернем свете наш лагерь приобрёл вид разбойничьей стоянки из какого-нибудь фильма о временах Ивана Грозного или Алексея Тишайшего. Сходство усугублялось тем, что многие бездумно затачивали клинки. Кое-кто лежал, живописно раскинувшись или подперев рукой голову, у огня. Очевидно, сходство заметил не только я, потому что Игорь Северцев вдруг полушутливо завёл монотонным голосом, потряхи-вая головой:
— Ой — ты взойди-взойди, солнце красное!
Обогрей ты нас, людей бедных,
Людей бедных — людей беглых…
Ой, да мы не воры, да й не разбойнички… -
Север на секунду запнулся и допел: — …Да батьки Лешего да мы работнички…
Я кинул в него веткой, но не нарушил общего настроения — посыпались славянофиль-ские реплики:
— Эх, да жись наша поломатая…
— По лесам да буеракам, ровно волки, рыщем…
— Нет у нас, сирых, хучь норы какой…
— Ой, Русь-матушка, что ж ты к нам да так неласкова…
— Счас бы кофе с булочкой, да на печку с дурочкой, — не в тему ляпнул Сморч и, когда
все отсмеялись, Север опять затянул знаменитую:
— Пусть нету ни кола и ни двора —
Зато не платят никому налоги
Работники ножа и топора,
Романтики
большой дороги! — а все грянули припев разухабистыми голосами:
— Не же-ла-ем
жить
по-другому!
Не желаем жить — по другому
Ходим мы,
По краю ходим мы, по краю —
Род-но-му-у!!!
— Север! — Вадим под общий смех осторожно рванул на груди ковбойку, уткнулся лицом
в плечо улыбающегося Игоря и замотал головой: — Пой, Север! Песен хочу!!! Потешь душу мою больную!!!
— Нам лижут пятки языки костра —
За что же так не любят недотроги
Работников ножа и топора,
95.
Романтиков
большой дороги?! — и под общий привев Саня начал жонглировать взятой
у Сморча финкой.
Допели песню. Потом Игорь Северцев помахал рукой, сел удобнее, опершись на при-тащенный сухой пень за спиной и задумался. Это означило, что сейчас он будет петь се-рьёзное; примолк даже неугомонный Щусь. Потом Север поднял голову, обвёл нас блесну-вшими глазами…
Андрей Макаревич
